— Э…я полагаю, не стоит, — начал я протестовать.
— Ещё одно слово, и я пожалуюсь начальнику госпиталя! — рявкнула Ольга, — у нас приказ по армии: неустанная борьба со вшами и профилактика тифа.
— Но я только позавчера мылся!
— А стрелки брусиловского полка две недели в окопах до вашего прихода не в ванных прохлаждались. У каждого второго вши! Уже и несколько случаев тифа диагностировали. Не говоря уже о пленных немцах.
— У них тоже?
— А что, подданные кайзера не люди, герр Пронькин?
— Отчего же. Конечно, люди, но есть всё же приличия…
— Кальсоны можете оставить, вам потом принесу сменное бельё. Вы вон рук поднять не можете, а голову стоит мыть тщательно, ещё и гребнем вычесать.
— А, может, проще побрить?
— Можно и побрить. Так как, герр Пронькин, будем изображать институтку или дадите выполнить свои обязанности сестре милосердия?
— Простите дурака, баронесса.
— То-то же…
И меня довольно ловко и быстро постригли. Затем обрили наголо опасной бритвой, предварительно хорошенько окатив горячей водой и намылив щёлоком. Странные это были ощущения и очень приятные.
Раннее детство я своё помню довольно смутно. А уж такие детали: купала ли меня мама или я, едва добравшись до сознательного возраста, стал это делать самостоятельно — и вовсе выветрились из памяти.
Но ощущения, когда тебя моет, стрижёт и даже бреет красивая женщина, да ещё баронесса, породили во мне настоящую бурю эмоций, которая почти полностью выветрила из головы свинцовый туман переутомления. Нет, что ни говори, а мыло и горячая вода — величайшие изобретения человечества! Я не заметил, как впал в какую-то полудрёму.
— Гаврила! Гаврила! Пронькин, проснитесь! — Ольга протягивала мне сероватую штопанную-перештопанную, но чистую простыню, — вытирайтесь, у входа на стуле сменное исподнее, там же сапоги и старая шинель, пока вашу штопают. Оружие и амуницию мы в сестринской палатке сложили. До ночи там всё равно никого не будет из сестёр, а вам нужно поспать хотя бы несколько часов.
Сопротивляться не было никакого желания. Как только баронесса ушла, я стянул мокрые кальсоны, отжал и сложил в корзину с грязным бельём. Переоделся в чистое. Порыжевшая, пахнущая какой-то тошнотворной химией, старая шинель была коротковата, но дойти до топчана можно было и в ней. Осталось отыскать нужную палатку.
Едва выйдя из мыльни, столкнулся с рыжим Семёном, куда-то нёсшим стопку простыней и рулон марли.
— О, здорово, Гавр! Знать, правдивые слухи про твоё появление. Как жив?
— Да ничего, пока фартит. Слыхал, небось, как ночью нарвались?
— Не то слово, раненых всё везут и везут. Один тяжелее другого.
Я вздохнул, потёр пальцами веки, в глазах всё ещё мелькали красные мушки.
— Слышь, Семён, а где тут сестринская палатка?
— Да вон, саженях в пяти вправо от коновязи.
— Пойду я, не обессудь, муторно мне.
— Конечно, Гавр. Бог даст, ещё свидимся.
Крайний у входа топчан был пуст и аккуратно заправлен шерстяным солдатским одеялом ностальгически-синего цвета. Слегка пахнущая карболкой настоящая перьевая подушка была воспринята мной как настоящая полноценная награда за сегодняшние приключения. Что уж там говорить: уснул я, едва коснувшись щекой её прохладной мягкой поверхности.
Глава 19 ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Явление Ремесленника воспринял вполне благодушно. На этот раз Пашка проявился в том самом виде, в котором я запомнил его в кафе и начал разговор со странного вопроса.
— Ну что, Миротворец. Как тебе эта реальность?
— Странный вопрос. Как бы я к ней не относился, Хранителям должно быть на это насрать. Лишь бы задание выполнил.
— Справедливо. Судя по грубому тону ответа, ты уже перешёл черту. И какие ощущения, Миротворец?
— Да, я убил! И не одного. А ещё стал причиной гибели многих. Но никого я не лишил жизни просто так, ради собственного удовольствия.
— Успокаивай, успокаивай себя, Гавр! Себя не обманешь. Всё равно, рано или поздно возникнет вопрос, сколько нужно смертей, чтобы сохранить жизни твоим родным! — Ремесленник приблизил своё лицо к моему, черты его заострились, в зрачках плясал какой-то безумный огонь.
— Ты охренел, Паша?! Твою мать! Исусик грёбанный! Это что ещё за игра на нервах? Или проверка на вшивость? Не откажусь ли я от задания? Или…погоди… Ты…не Паша!
— Молодец, Гавр, — медленно произнёс псевдоПаша, — как допёр-то?
— Детали. Программа Ремесленника, визуализированная в моих снах, как его личность, ни в одном своём появлении не использовала столь детализированную его копию как в одежде, так и в чертах лица. И ещё…что-то такое в зрачках…