Только я задремал, как снаружи послышались какие-то крики, шум и нарастающий свист. А потом пол подо мной дрогнул её и ещё раз. Что-то треснуло надо мной, с силой ударило по голове, погрузив сознание во мрак.
Очнулся я от духоты и неприятного ощущения пронизывающе-колющих мурашек в мышцах ног. Вокруг было темно, причём при попытке открыть глаза в них возникала жуткая резь. Я постарался медленно и глубоко вдохнуть. Мне это с трудом, но удалось. Затем я стал постепенно, увеличивая амплитуду раскачиваться и ворочать телом, пытаясь хоть как-то расширить пространство вокруг себя. Мысль о погребении заживо гнал от себя, как чумную. Я должен выбраться и выжить! Что за глупость — сдохнуть в обвалившейся гауптвахте?!
Беспокойство больше вызывала неизвестность обстановки наверху. Что там? Немцы прорвались, артобстрелом накрыло позиции — это как дважды два. Но какова обстановка?
Спустя вечность мои старания увенчались поначалу частичным успехом, а затем что-то наверху сдвинулось и в расширенную мной полость стала сыпаться земля. Не выдержав, я послюнявил пальцы руки и постарался максимально прочистить веки. Несмотря на довольно кустарный способ, мне удалось восстановить зрение. И, о, удача, я увидел кусочек неба над собой. Между скрещёнными перебитыми брёвнами. Протянул руку, уцепился сначала пальцами, буквально вгрызаясь в плоть дерева, затем и второй рукой. Дёрнул слегка для надёжности. Бревно не шелохнулось. И медленно стал подтягиваться, постепенно вытаскивая себя из мешанины земли и обломков.
Не подвиг Мюнхгаузена, конечно, но что-то близко к подобному. Я сам удивился, когда моя голова показалась над поверхностью кучи, в которую превратилась землянка. Вокруг чего-то горело, дымилась, казалось, сама земля, кислая вонь от сгоревшей снарядной взрывчатки перемежалась сладковатым запахом палёной человеческой плоти. Я вылез и стал сначала на четвереньки, тупо уставившись на то, что осталось от охранявшего гауптвахту солдата: обломок приклада на поверхности туловища, лишённого конечностей и головы, и почему-то почти не тронутая гимнастёрка с поясным ремнём, на пряжке которого тускло блестел двуглавый орёл.
— Браток, живой! — чей-то оклик вернул меня к действительности. Из ближайшей траншеи незнакомые солдаты махали мне руками. И тут ко мне вернулся слух. А обстрел-то продолжается! Сзади, справа и слева ухали взрывы, но, слава богу, достаточно далеко. Немецкие батареи перенесли огонь южнее.
Что вот теперь делать, я же как бы арестован. Но сомнения мои вскоре разрешились сами собой. Едва артобстрел прекратился, как в нашу траншею просочилась группа штурмовиков из моего батальона. Вернее, это я услышал их расспросы солдат о месторасположении гауптвахты. А поскольку я был единственным обитателем развороченной снарядом землянки, логично было предположить, что ищут меня.
Пробираясь по проходу к хорошо узнаваемым усачам в шлемах Адриана, я поднял руку, крикнув:
— Не меня ищете, славяне?
— Пронькин? — глянул на меня один из гренадеров с землистым лицом.
— Он самый.
— Двигай за нами. Штабс-капитан за тобой послал.
Уже через полчаса я стоял навытяжку перед Кроном и на меня лился поток такой отборной брани, что впору было записывать. Наконец, Август Карлович отдышался, промокнув лицо платком не первой свежести, присел за грубый дощатый стол, примостившийся у стенки командирского блиндажа, и выдохнул. Лицо у штабса осунулось, под глазами залегли глубокие тени.
— Нечего мне больше делать, Пронькин, как твоей персоной заниматься да ругаться с…не важно! Если бы не твои ночные глазки, Гаврила, плюнул и растёр! Но уж очень ты нужен, ефрейтор. Именно сейчас. В общем так: твой дисциплинарный проступок удалось свести к минимальному ущербу. Неподчинение нижнего чина офицеру на передовой — это, знаешь ли…чревато!
— Да какое неподчинение? Я же… — не выдержал я.
— Ма-алчать!!! Рожа арестантская! Архангелов благодари, что прусский снаряд тебя к ним на именины не отправил. Не будь столь вовремя для тебя состоявшегося артобстрела, уж и не знаю, стоял бы ты передо мной или лежал пластом после берёзовой каши! Короче. Решено ефрейтора, согласно артикулу, представленного за ночной бой и за спасение старшего офицера к солдатскому Георгию четвёртой и третьей степени, физической экзекуции не подвергать, арест на гауптической вахте заменить иным наказанием. Но-но! Мёрд! Хватит скалиться, Гавр! Решено высылать ефрейтора Гаврилу Пронькина два раза в день с полной выкладкой под ружьё к землянке ротмистра Алексеева. И так три дня кряду!