Обстоятельный дядечка.
— Мы где? — вполне членораздельно спросил Алоис, очнувшийся в тот момент, когда я вынес его по каменной лестнице, что вела с причала на городскую улицу. Вокруг было абсолютно пустынно и наша странная парочка не могла привлечь ничьего внимания.
— В Варшаве, доблестный потомок нибелунгов, в Варшаве! Сейчас отвезу тебя в гостиницу, примешь ванну, выпьешь чашечку кофе и жизнь заиграет новыми красками.
— Кофе? — на измученном лице гефрайтера появилось подобие жалкой улыбки, — кофе — это волшебно…
— Ну а я о чём?
Глава 24 и ЭПИЛОГ
Глава двадцать четвёртая.
Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звёзды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них?
М. Булгаков.
Извозчика удалось поймать лишь через час. Всё это время мне пришлось шлёпать пешком, лишь примерно полагаясь на то, что улица ведёт к центру города.
Но с восходом народ стал вылезать из домов по своим разным делам. Открывались лавочки, появился и гужевой транспорт. В основном крестьянские телеги с различным добром. На меня, с моей ношей никто, впрочем, особого внимания не обращал. Шляпы я, начиная исполнять заветы Казимежа, выбросил в ближайшую канаву. А сюртуки? Что сюртуки? Чёрная ткань в дороге так изгваздалась и запылилась, что приличных людей в нас можно было определить лишь пусть и по грязным, но довольно добротным сапогам и условно-белым рубашкам.
У первого же небольшого рынка был обнаружен столь долгожданный извозчик, мирно посапывающий на облучке. Я аккуратно садил снова заснувшего Алоиса на сиденье коляски, устроив его поудобнее и осторожно постучал по плечу возницы.
Тот всхрапнул и, даже не повернувшись, спросил:
— Гдзе пановье хцо исчь?
— Площадь Варецкого, знаешь, братец? — переспросил я. На что извозчик, мгновенно переобувшись, ответил по-русски:
— Так то ж самый центр города, пан! Далековато-то будет.
— А ты не сомневайся, земляк, не обижу. Ты нас с братом отвези в гостиницу поприличней, чтобы поближе Площади Варецкого была. Только чтоб потише, болеет сродственник мой.
Тут, конечно, извозчик обернулся и смерил нас оценивающим взглядом, шумно втянул носом воздух: разило от Алоиса знатно. Эдакая смесь запахов неделю немытого тела, перегара и навоза. Убей меня бог, не помню, когда и где он успел в него вляпаться. Я же как орлица над орлёнком…
На лице возницы проявилась недоверчивая ухмылка. Я был готов к подобному и перед носом извозчика появился серебряный рубль, который я держал двумя пальцами.
— Не сомневайся, любезный, цену объяви. Погуляли мы с братом этой ночью. Пора и честь знать.
Рубль испарился из моих пальцев, будто его и не было.
— Известное дело, пан. Чего ж не отвезти хороших людей. И готель подходящий знаю. Швейцарским прозывается, с полупансионом и даже ватерклозетами в номерах.
— Дер ванне! — хрипло пробормотал сквозь сон Алоис.
— То пан стучно мувит, и с ваннами!
— Уговорил, любезный. Сколько?
— Ещё рубликом облагодетельствуете — и в лучшем виде домчу.
— Будет тебе рубль, любезный. Главное, чтобы Площади Варецкого была поблизости.
— Так там два квартала всего.
— Трогай!
Нужно сказать, что путешествовать в коляске по утренней Варшаве было ещё одним нежданным удовольствием. Подняв для надёжности кожаный верх и придерживая локтем Алоиса, я с наслаждением впитывал атмосферу этого города.
С продвижением к центру Варшава всё больше напоминала прифронтовой город. Военных на улицах было как бы не больше, чем жителей. Пару раз мелькнули на перекрёстках автомобили, а в одном месте на перекрёстке мелькнула колонна броневиков. И весна ощущалась здесь совсем не так, как в полях у Перемышля. Несмотря на военное время, наряды девушек и цветные ленты в шляпках дам приятно радовали глаз. Огромные афиши и каскады колонн варшавского Большого Театра, напоминающие египетскую пирамиду, будоражили воображение.
Я поймал себя на мысли, что почти и не видел мирной жизни этой реальности: всё куда-то спешил, бежал, стараясь дойти до цели. Безусловно, важной и святой для меня. Я покосился на спящего Алоиса. Четыре дня немец в запое, а выглядит, как огурец. Вон и щёчки розовые, даже щетина на щеках и верхней губе Демиурга, и та выглядит по-детски.