Пошла все-таки.
Во дворе толпились женщины. Увидев ее, мать Егната угрожающе шагнула навстречу.
– Ой, не стало нам житья от этой проклятой семьи! – яростно запричитала она. – Даже в это страшное время не дают нам жить! Чтоб ты лишилась сына, как я его лишилась! Чтоб ты пропала, сгинула, сквозь землю провалилась! Да постигнет моя участь всех, кто пьет нашу кровь!
Ее никак не могли унять. Казалось, она даже забыла о том, что носит траур по своему старшему сыну и может услышать в ответ самое страшное – проклятие в адрес погибшего; весь гнев свой и ненависть она обратила на семью Джерджи, будто они-то и были убийцами ее сына.
Отец Егната возился во дворе с санями, запрягал волов; к саням нарастили борта, положили подстилку. Услышав голос жены, он обернулся. Увидел Матрону и качнул головой.
– Знай же, – сказал он ей, – если с нашей невесткой что-то случится, я подожгу ваш дом. Заживо сожгу вас.
Женщины вынесли Зару, уложили в сани. В присутствии стариков Зара, как и положено невестке, всегда соблюдала обычай молчания. Теперь же она забыла об этом, и Матрона поняла: дела плохи.
– Ой, умираю, – стонала Зара. – Ой, мама, мама…
Лицо ее было в слезах, она металась, прижимая руки к животу.
– Чтоб плачем наполнился дом наших губителей! – в отчаянии кричала мать Егната. – Чтоб путь в страну мертвых проходил через порог этого дома!
Матрона стояла, оцепенев, не зная, что сказать, что делать, куда деваться. Она не забывала ни на миг: Зара – единственная в селе – не обходила их зачумленный дом стороной, не судила, не рядила, не злословила по их поводу. И теперь вместе с ней Матрона лишалась последней опоры, оставалась одна среди моря людской злобы. Взгляды их встретились, и Зара замерла, смотрела, не отрываясь, и в почерневших от боли глазах ее проглянула вдруг зарождающаяся враждебность; губы ее задрожали, зашевелились, словно она старалась произнести какие-то слова, проклятия, наверное, но не смогла и, обессилев, закрыла глаза и застонала.
Ее увезли в больницу. С ней поехали свекор, свекровь и их овдовевшая старшая невестка. Сани уже скрылись в Седанской расщелине, а женщины все стояли толпой и смотрели им вслед. И Матрона молча стояла рядом, одна, и она знала, что никому не msfm` здесь, но уйти не решалась. Дома она бросилась на кушетку, заплакала, запричитала. Теперь – конец, теперь они действительно виновны: пусть и без умысла, но именно они стали причиной беды. И все же, понимая это, Матрона терзалась еще и оттого, что не могла ответить матери Егната, покрыть ее проклятия собственными. Кто знает, как повернется дело? А вдруг проклятия сбудутся, и жизнь их, и без того несладкая, превратится в кошмар? Еще обидней было то, что она ничего не могла сделать – ей оставалось лишь покориться судьбе и ждать, заранее оплакивая себя и своих близких. И тут ей послышался еще один плач, и она подхватилась в испуге – где ее сын? Она совершенно забыла о нем!
Бросилась искать. Обшарила каждый угол в доме – ребенка не было. Заглянула под кушетку. Солнышко ее, свет ее глаз, он сжался там в комочек и тихо плакал. Сердце ее чуть не разорвалось от жалости, она упала на пол, протянула к нему руки:
– Иди ко мне, жизнь моя. Не плачь, иди.
Он, наверное, думал, что она снова будет его бить, и еще сильней прижался к стене. Она взяла его за руку, потянула к себе:
– Не бойся, сынок, не бойся. Я никому не дам тебя в обиду.
Мальчик выдернул руку, распластался под кушеткой, уперся, зашелся в горестном плаче.
– Мама, мама, – еле дышал он.
Она силой вытащила его, он отчаянно вырывался и, лишь поняв, что она не собирается его бить, притих, перестал сопротивляться.
– Мама, – всхлипывал он, – я не хотел. Я не толкал ее. Я играл.
Они сидели на полу, и она прижимала его к себе – эту маленькую душу, единственную на свете. Она не различала его слов, но понимала, что он хочет сказать, и соглашалась, соглашалась, плача от горя и жалости.
– Почему ты залез под крыльцо, сынок?
– Я играл там.
– Но кто же играет под крыльцом?
– А где мне еще играть? – плакал мальчик. – Меня отовсюду прогоняют…
3
Отец Егната вернулся ночью. Ничего определенного сказать не мог. Положили в больницу, и все на том.
– Дотла сожгу! – добавил он, ткнув пальцем в сторону их дома.
Утром Матрона выглянула на улицу. У ворот Егната никого не было, и в душе ее шевельнулась надежда: может, обойдется все и кончится миром.
– Господи, – взмолилась она, – услышь мою мольбу, побереги Зару, отведи от нее беду. Да паду я жертвой твоей, о Бог богов, если ты когда-то внял человеку, то услышь и мой голос. Помоги этой бедной женщине, спаси от проклятий моего неразумного сына, не дай, чтобы нас втоптали в грязь.
Бог не услышал ее.
На третий день вернулась мать Егната. Женщины окружили ее на улице. Не смея подойти, Матрона тайком наблюдала за ними из-за хлева. Волновалась так, что испарина на лбу выступила. Вначале разговор шел тихо, потом громче, и, наконец, она услышала то, чего боялась больше всего на свете.
– Ой, люди, погибла я, пришел мой конец! – запричитала свекровь Зары. – За что нам такая кара? Или мы созданы для горя и страданий? Как выжить дому, дважды в один год понесшему утрату? Как небо не обрушивается на землю, как не разверзнется земля?!
“Дважды в год, – дрожала Матрона. – Сначала старший сын… Значит, и Зара тоже. Значит, сожгут нас! Значит, не жить нам на земле”.
Она окаменела от страха, не могла сдвинуться с места.
“Куда бежать? Куда уехать?” – повторяла про себя, не находя ответа. Вспомнила вдруг, что давно не видела сына. Огляделась – во дворе его не было. Забыв обо всем, она в ужасе ринулась в дом. Но ребенка не было и там.
– Доме! – дико завизжала она.
И потеряла сознание.
Мальчик играл за домом. Прибежал, услышав крик, и увидел упавшую на пол мать. Растерянный, он постоял немного, потом потянул ее за руку. Мать ничего не сказала, не взглянула на него. Рука у нее была холодная, безжизненная, и Доме испугался.
– Мама! – кричал он и тянул ее за руку. – Мама!
Перепугавшись вконец, он выбежал во двор. По улице проходила старуха-родственница, и мальчик бросился к ней, вцепился в юбку.
– Мама, мама, – повторял он, тянул старуху к своему дому.
– Что с ней? – спросила старуха.
– Упала. В доме, – плакал он. – Идем!
Все это рассказали ей потом.
Придя в себя, она увидела мокрую тряпку в руке старухи и снова закрыла глаза. Однако теперь сознание вернулось к ней быстро, и она вздохнула, содрогнувшись и сразу все вспомнив.
– Доме! – крикнула она и вскочила. – Где Доме?
Он стоял рядом. Держал чашку с водой, и слезы его капали в воду. Когда мать поднялась, он отставил чашку и обнял ее за колени. Она схватила его, подняла на руки.
– Где ты был, сынок?
– А где он мог быть? – укоризненно глянула на нее старуха. – Чего ты за него так боишься?
Тогда она спросила, и тоже со страхом:
– Что с Зарой?
– Заре лучше. Получше ей.
Она не поверила старухе.
– Лучше, говоришь?
– Лучше, лучше.
Это ее взбодрило чуть.
– А о какой второй утрате кричала ее свекровь?
– Она должна была родить близнецов.
– И что?
– Выкидыш получился. Да так неудачно – сама не смогла, из живота у нее вытащили.
– Ой, сынок, кровь пролилась на голову твоей матери! – заголосила Матрона. – Теперь нам не дадут жить!
Старуха тоже прослезилась:
– Ну что ты, невестка. Чего боишься? Никто вас не тронет. Мы что, не люди уже?
Услышали шум, вышли на крыльцо. Все село собралось на их улице, из толпы слышался голос отца Егната:
– Пусть скажут, что мы им должны? Что должны мы их роду? Что задолжало им все село? Отец этого щенка стреляет в нас из-за немецких спин, а щенок убивает здесь наше потомство!