— Речь идет об известном преступнике, — осторожно настаивал Макомбер. — У нас его дело, мы все о нем знаем. — Он старался говорить не выказывая волнения, но голос у него слегка дрожал. — Правосудие есть правосудие!
Шериф печально поглядел на него.
— Глас совести. Шериф, Макомбер, не имеет ничего против. Готов дать зеленый свет.
— Ну а мне-то что? Просто я хочу закрыть дело, вот и все.
Шериф снова повернулся к телефону.
— Ну-ка, соедините меня с финансовым управлением графства. Да, с казначеем. — Он сидел, прижав трубку к мясистому уху и поглядывая на Макомбера.
Макомбер подошел к двери, снова выглянул на улицу: в окне его дома, через дорогу, — жена. Сидит, облокотившись на подоконник, с полных ее рук срываются крупные капли пота… Он отвернулся.
Далекий, еле доносящийся голос шерифа — разговаривает с казначеем графства. А вот голос казначея отлично слышен в трубке — становится все громче, уже какой-то механический.
— Все только и тратят деньги! — визжал он в приступе гнева. — Никто их не приносит, только все тратят! Буду счастлив, если к концу месяца наскребу себе на зарплату. А вам вдруг потребовалось девяносто долларов на увеселительную поездку в Лос-Анджелес, чтобы доставить оттуда ворюгу, который спер на девять долларов подержанных товаров! Да черт с ним! Повторяю — черт с ним!
Макомбер поспешил засунуть руки в карманы, чтобы никто не заметил, как жилы у него вздулись от возмущения, — этот казначей еще бросает трубки… С равнодушным видом он смотрел, как шериф осторожно положил трубку на место.
— Вот, Макомбер. — Шериф чувствовал на себе пристальный, обвиняющий взгляд подчиненного. — Боюсь, Джоан Кроуфорд придется и в этом году обойтись в Голливуде без вас!
— Наверняка на киностудиях объявят по этому случаю траур, — съязвил второй заместитель.
— Лично я в этом совершенно не заинтересован. — Макомбер старался не терять самообладания. — Боюсь только, кое-кто от души посмеется, узнав, что по приказу шерифа известный преступник отпущен на свободу, будучи уже задержанным.
Шериф резко вскочил со стула.
— Ну и что ты предлагаешь? Что, по-твоему, я должен сделать? — Он закипал негодованием. — Может, самому напечатать девяносто долларов? Или поговорить с властями штата Нью-Мексико?
— Это не мое дело, — холодно возразил Макомбер. — Просто мне казалось, не имеем мы права давать преступникам возможность посмеяться над правосудием здесь, в Нью-Мексико.
— Ладно, согласен! — заорал шериф. — Ну, предприниму что-нибудь! Иди, действуй! Я должен перезвонить им не раньше шести. В твоем распоряжении три часа, чтобы восстановить справедливость, чтобы восторжествовало правосудие! Я умываю руки. — И снова уселся, расстегнул три пуговицы на ширинке, положил ноги на крышку стола. — Если тебе так дорога полицейская честь — устраивай все сам, как хочешь.
Макомбер вышел из кабинета.
Снова миновал свой дом, направляясь к конторе окружного прокурора. Дородная его жена все еще видна в окне, на подоконнике, и с ее толстых рук все так же скатываются крупные капли пота… Равнодушными глазами она смотрела на мужа, когда он с отрешенным видом проходил мимо; он так же — на нее. Супруги не обменялись ни единым словом, не подарили друг другу и тени улыбки. К чему все эти слова, улыбки? До чего надоели друг другу за последние двенадцать лет — ни к каким речам не тянет, да еще в служебное время. С важным видом он прошагал мимо нее, чувствуя, как все больше накаляются от жары подошвы ботинок, как усталость охватывает его толстые ноги, поднимаясь до самого таза. В Голливуде совсем другое дело: там он шел бы не как толстый, грузный человек, с одышкой, а твердой, легкой походкой, прислушиваясь к привлекательному, зовущему постукиванию женских высоких каблучков — их там на улицах не счесть… Немного он прошагал с закрытыми глазами, потом резко свернул на главную улицу Гэтлина, штат Нью-Мексико.
Приблизился к громадному зданию в греческом стиле, построенному для графства Гэтлин. В тихих мраморных холлах так прохладно даже в эту адскую жару, в разгар дня; он все оглядывался, чуть слышно повторяя:
— Девяносто долларов! Девяносто вонючих долларов!
Перед дверью с табличкой «Окружной прокурор» остановился, постоял несколько секунд, чувствуя, как нарастает возбуждение — и тут же спадает, словно морская волна. Открывая дверь, почувствовал, что круглая ручка повлажнела от его потной ладони. Вошел в вестибюль небрежно, стараясь выглядеть как человек, выполняющий вовсе не личное, а важное государственное дело.