-- Ну и что произошло?
-- Племянник жены Бродского в тот день приехал из Буффало без пенни в кармане. Этот вшивый Бродский! В двадцать шестом году я позволил ему заработать двадцать тысяч долларов!
-- Но я ведь испекла пирог в тот понедельник, чтобы отпраздновать нашу годовщину. Разве ты забыл?
-- А разве я виноват, что племянник жены Бродского явился тогда из Буффало?
-- Никто тебя и не винит,-- Энн открыла глаза и подалась к мужу,-сидит на своем стуле как нашкодивший маленький, толстый мальчик (только волосы седые), который рассказывает, как ему удалось спереть у матери из кошелька двадцатипятицентовик.-- Но почему ты тогда ничего мне об этом не сказал?
-- Мне не хотелось причинять тебе боль, Энн, честно,-- объяснил жалостливым тоном Сэм.-- Тебя ведь и так многие обижают. Я стараюсь этого избегать, если мне удается. Можешь мне верить.
-- Если помнишь, в тот понедельник вечером ты разрешил Сюзн выйти замуж за Эдди,-- ты пообещал, что будешь теперь целиком нас обеспечивать, и ей больше не придется каждую неделю приносить матери свою зарплату. Может, ты уже забыл об этом?
-- Конечно нет! -- с раздражением ответил Сэм.-- Еще чего! Зачем постоянно напоминать мне об этом?
-- Почему ты так поступил, Сэм?
-- Сюзн уже взрослая, ей нужен собственный дом, свое хозяйство.
-- Мы все знаем об этом, Сэм. Не беспокойся зря -- знаем.
-- Нельзя допускать, чтобы она содержала нас. Это нечестно. Всякий раз, когда наши взгляды сталкиваются, я вижу по ее глазам, как ей хочется избавиться от нас, съехать с нашей квартиры. Я слышал, как однажды, после свидания с Эдди, ночью, у себя, она горько плакала.-- Сэм уставился на свою шляпу, отмечая на ней пятна пота.-- Ну, тогда я и подумал: пора ей замуж, сколько можно терпеть такое положение в доме? И не надо ей мешать.
-- Но теперь, когда у тебя снова нет работы, Сэм,-- терпеливо рассуждала Энн,-- выходит, ей снова придется нас содержать?
-- Не будем сейчас говорить об этом,-- попросил Сэм, вставая со стула.-- Мне бы прилечь...
-- Так придется ей содержать нас или нет? Ну-ка, отвечай, не увиливай!
-- Думаю, что да.
Энн, удивленная, качала головой.
-- И у тебя хватило духа сказать ей, что ты имеешь работу и она может осуществить что задумала -- выйти замуж! А ведь ты все лгал, Сэм. Прекрасно знал, что ты безработный и тебе вновь придется висеть у нее на шее. Ах, Сэм, Сэм...
-- Да я думал, что недели через три-четыре найду работу,-- оправдывался Сэм, расхаживая взад и вперед по комнате на своих коротких, детских ножках.-- У многих-то ведь работа еще есть. Говорят, времена меняются к лучшему. Рузвельт работает в Белом доме не покладая рук...
-- "Рузвельт"! -- горько засмеялась Энн.-- Замолчи, Сэм, замолчи, ради Бога!
-- Ну и что мне прикажешь делать? -- бросил ей Сэм с вызовом.-Скажи-ка! Может, мне лечь и умереть?
-- Кто дал тебе в долг эти восемьдесят долларов, Сэм? И где ты нашел такого дурака?
-- Какая разница? -- отвернулся от нее Сэм. Подошел к окну, выходящему на улицу, и смотрел, как сгущаются вечерние сумерки и крошечными точечками зажигаются во всем городе огоньки.
-- Так где ты достал эти несчастные восемьдесят долларов?
Держать оборону уже больше нет сил... Сэм сдался.
-- Я написал в Детройт,-- он разговаривал с оконной рамой,-- Альберту.
-- Моему несчастному брату! -- воскликнула Энн.-- Выходит, и он тоже должен тебя содержать! Да ты, по-моему, уже должен ему никак не меньше тысячи долларов!
-- К кому еще я мог обратиться? -- резко спросил Сэм.-- К кому? Куда? Кто-то же должен помочь мне, как ты считаешь?
-- Ну как тебе не стыдно просить у Альберта еще денег? Ты ведь не вернул ему из своего долга ни цента.
-- Я все верну. Времена меняются, я надеюсь на лучшее.
Энн лишь засмеялась.
-- Можешь смеяться сколько влезет! -- упрямился Сэм.-- Давай, давай, смейся! Однажды на моем банковском счете было шестьдесят тысяч долларов -наличными.
-- Однажды индейцы владели всеми Соединенными Штатами. Ради Бога, Сэм, ради Бога! Санта-Клаус давно забыл, где находится Бронкс. Его здесь давненько никто не видел.-- Помолчала, созерцая такие знакомые полные, круглые плечи мужа, тихо спросила: -- Как ты собираешься сообщить обо всем Сюзн? В прошлую субботу они решили расписаться на первое мая и потом провести две недели в Вермонте. Интересно поглядеть, с какой физиономией ты им об этом сообщишь?
-- Именно поэтому я и не хотел ей говорить в тот понедельник. Чтобы не ранить ее чувства.
-- Теперь рана окажется куда более болезненной, Сэм. Неужели ты не в состоянии вбить себе это в свою пустую башку?
-- Но я думал, что найду работу.-- Сэм не терял терпения.-- Когда Альберт прислал мне чек, я воспринял это как счастливое предзнаменование. Его отзывчивость вселила в меня надежду.
-- Как же ты умудрился получить письмо от Альберта, а я его так и не видела? -- В тоне Энн прозвучало равнодушное любопытство, словно у домохозяйки, которая интересуется, сколько куриных яиц надо добавить в тесто для бисквитного торта.
Сэм только вздыхал, вспоминая все запутанные подробности сделки.
-- Я попросил, чтобы он прислал чек на отель "Дикси" -- у меня там клерк знакомый. Деньги хранил в старом бауле у него в кладовке, той, что в холле.
-- И каждую субботу ты, как истинный глава семьи, приносил мне по двадцать долларов на хозяйство...
-- Говорю же -- ни к чему вас зря волновать. И тебя, и Сюзн тоже. Я был настолько уверен, что найду работу... Энн, поверь мне! Я так считал: это уж настолько плохо, если мне не удастся найти работу, что... У меня в жизни случалось немало неприятностей,-- он говорил ровным, рассудительным голосом,-- но чего никогда не предполагал -- что такое несчастье произойдет со мной. Ну быть такого не могло!
-- И все же оно произошло.-- Энн сделала нетерпеливый жест руками, давая понять собеседнику, что разговор окончен.
-- И все же оно произошло,-- эхом отозвался он, сел снова на стул и закрыл лицо маленькими пухлыми пальцами.-- Никогда бы не поверил, что люди еще могут жить после того, как им на голову свалилось такое несчастье. Итак, мы стоим на последней черте, Энн.
-- Ах, Санта-Клаус, Санта-Клаус,-- без издевки, без насмешки произнесла Энн; потом продолжала все с тем же равнодушным любопытством: -- Каждое утро, в восемь, ты уходил на работу и возвращался домой в шесть тридцать. И чем же ты занимался целый день?