И вдруг весь холл взорвался. Куча тряпья в одно мгновение превратилась в громадный огненный шар, и шар этот, словно охваченный огнем снаряд, стремительно покатился к открытому окну за спиной Алекса. Крик ужаса застрял у него в горле. Оглушенный ревом огня и грохотом разваливающегося дома, Алекс бросился на пол — как раз вовремя. В это мгновение огненный шар, словно выпущенный из пращи камень, вылетел над ним в окно из-за возникшей снаружи мощной тяги, сорвав у него с головы шляпу вместе с волосами, — так стремительно вырывается струя черного дыма из трубы прямо к небесам… Когда Алекс пришел в себя, в нос ему ударил запах горелого и пыли, щекочущей ноздри… Ничуть не удивительно, что ковер, в который он уткнулся лицом, неспешно, как бы нехотя горит, словно уголь в камине. Трижды Алекс ударил себя ладонью по голове, стараясь погасить еще оставшиеся на голове горящие волосы, сел, тупо озираясь, и заплакал от злости. Сильно кашляя, снова лег на пол, чтобы не дышать дымом. Потом пополз по горящему ковру, еле-еле, преодолевая фут за футом; руки почернели и похрустывали под ним, а он упрямо, тяжело полз к ближайшей двери.
Достиг ее, открыл и выполз на веранду. За его спиной, в холле, рухнули потолочные балки и через крышу вырвался столб огня, гулкий, плотный. Задыхаясь, он дополз до края веранды и свалился с высоты футов пять прямо на суглинок цветочной клумбы. Глинистая почва нагрелась, и от нее разило навозом, но он благодарил судьбу, лежал спокойно, набираясь сил. Вдруг почувствовал — что-то случилось с бедром; сел, посмотрел на ногу. Из застегнутого пальто выскакивают язычки пламени; он учуял неприятный запах — поджаривается его кожа… Аккуратно расстегнул пальто, сбил пламя, вырывавшееся из кармана, где он оставил с дюжину спичек. Покончил с огнем на бедре, но приходилось все время сильно потряхивать головой — она здорово кружится и плохо соображает. Отполз подальше от дома, к зеленой лужайке, и там уселся за деревом, но сидел недолго. Вновь потеряв сознание, упал на землю, и голова его ударилась о толстый древесный корень.
Откуда-то издалека до него доносился звон колокольчика — снова и снова. Алекс открыл глаза с опаленными ресницами, прислушался: на улицу с грохотом выезжают пожарные машины. Снова тяжело вздохнув, пополз дальше, сильнее прижимаясь к холодной земле; дополз до двора за домом, продрался, изранив все руки, через колючую живую изгородь.
— Подальше, подальше от дома! — нашептывал он себе.
За высокой изгородью встал во весь рост, быстро зашагал прочь — и в этот момент увидал первого пожарного, бегущего к тыльной части дома.
Шатаясь, словно лунатик, Алекс направился прямо к дому Маккрэкена. Этот путь — по темным аллеям и улочкам в глубине, когда он чувствовал, как потрескивает с каждым шагом обожженная кожа на колене, — занял у него минут сорок. Дернул за ручку колокольчика, подождал. Дверь медленно отворилась, из-за нее осторожно выглянуло лицо Маккрэкена.
— Боже мой! — воскликнул изумленный полицейский, пытаясь захлопнуть дверь.
Алекс вовремя просунул через порог ногу и прохрипел срывающимся голосом:
— Впустите меня!
— Да ты весь обожжен! — Маккрэкен ударами ноги старался вытолкнуть ногу Алекса. — Никаких дел я тобой не имею! Понял? Ну-ка, проваливай отсюда!
Алекс вытащил из кармана пистолет и ткнул дулом Маккрэкену в ребра.
— Дай мне войти!
Маккрэкен медленно отворил дверь. Алекс ощутил, как под дулом пистолета ходят ходуном его ребра.
— Спокойно! — уговаривал его высоким, визгливым от страха, как у девчонок, голосом Маккрэкен. — Спокойно, Алекс! Послушай…
Вошли в холл, и Маккрэкен захлопнул за ним дверь. Он все еще держался за круглую ручку двери, опасаясь, как бы не свалиться на пол от охватившего его ужаса.
— Что тебе нужно от меня, Алекс? — Когда он говорил, его «бабочка» прыгала то вниз, то вверх. — Чем я могу тебе помочь?
— Мне нужна шляпа, — выдавил Алекс, — и пальто.
— Конечно, Алекс, само собой. Все, что только могу…
— И еще я хочу, чтобы ты отвез меня в Нью-Йорк.
Маккрэкен с усилием сглотнул слюну.
— Вот что, Алекс, — он вытер повлажневшие от страха губы тыльной стороной ладони, — нужно рассуждать здраво. Я не могу отвезти тебя в Нью-Йорк, это просто невозможно! Ты знаешь, сколько мне платят за мою работу, — четыре тысячи долларов. Я начальник местной полиции. Как я могу рисковать своим именем, репутацией ради…
Алекс вдруг заплакал.
— Послушай, я всажу все эти пули в твое брюхо, понял? Так что лучше помоги мне!
— Ладно, ладно, Алекс, не волнуйся, — затараторил Маккрэкен. — Почему ты плачешь?
— Потому что мне больно. Боль невыносимая… — Алекс в самом деле покачивался в коридоре от боли. — Мне нужен врач, или я подохну! Давай, ты, подонок! — Он с трудом сдерживал рыдания. — Вези меня в город!
Всю дорогу, до самого Джерси, Алекс плакал. Его постоянно подбрасывало на переднем сиденье. На нем неуклюже висело большое для него пальто Маккрэкена, а старая его шляпа все время съезжала с почти лысой, сильно обожженной головы. Автомобиль мчался на восток, туда, где уже занималась заря. Маккрэкен, с бледным как полотно, сосредоточенным лицом, крепко сжимал потными руками баранку, время от времени бросая пугливые косые взгляды на Алекса.
Тот перехватил один из его взглядов.
— Да, я еще здесь, никуда не убежал. И еще не умер, будь спокоен! А ты, начальник полиции, смотри лучше на дорогу!
За квартал до въезда в Голландский тоннель Маккрэкен остановил машину.
— Прошу тебя, Алекс! — умоляюще заговорил он. — Не заставляй меня везти тебя через этот тоннель в Нью-Йорк. Я не могу рисковать.
— Мне нужен врач! — Алекс облизал потрескавшиеся губы. — Мне нужно добраться до врача! Никто не смеет мне перечить, никто не заставит отказаться от этого! Мне нужен доктор. Ты повезешь меня через тоннель, и только после этого я отпущу тебя, ты, подлец и негодяй! Ирландский негодяй! Ну-ка, заводи мотор!
Он сидел, покачиваясь на переднем сиденье взад и вперед от усиливающейся боли. Может, в мчащемся автомобиле ему станет легче…
— Заводи, тебе сказано!
Дрожа от страха всем телом, Маккрэкен с трудом из-за такой дрожи справлялся с управлением. Все же он довез Алекса до больницы Святого Георга в Бруклине, где жил Флэнеген. Остановился, уронил голову на руки на баранку и, совершенно изможденный, долго молча сидел в такой позе.
— О'кей, Алекс, — наконец вымолвил он. — Мы приехали. Ты будешь хорошим парнем, правда, Алекс? Ты не сделаешь ничего опрометчивого, о чем потом придется пожалеть! Не забывай, Алекс, я человек семейный, у меня трое детей… Ну, Алекс, почему ты молчишь, не разговариваешь со мной? Почему обижаешь меня, причиняешь зло?
— Потому что… ты… подлец, — с трудом выговорил Алекс — из-за сильной боли ему приходилось все время плотно сжимать челюсти. — Мне в голову пришла… отличная мысль. Ты отказался мне помочь, но я заставил тебя.
— У меня маленький ребенок, ему всего два годика! — закричал Маккрэкен. — Неужели ты хочешь сделать и его сиротой, этого малыша? Прошу тебя, Алекс! Я все сделаю, что только скажешь!
Алекс вздохнул.
— Ладно. Сходи за Флэнегеном.
Маккрэкен живо выскочил из машины и через минуту-другую вернулся с Флэнегеном и Сэмом. Флэнеген резко открыл дверцу, увидел Алекса и от неожиданности присвистнул. Алекс попытался через силу улыбнуться ему.
— Да, вот видишь, как вышло…
— Ты только погляди на него — будто только что с войны! — покачал головой Сэм.
— Вы бы посмотрели, что я сделал с этим домом! — заплетающимся языком похвастался Алекс. — Работа первый класс!
— А ты не умрешь, Алекс? — встревожился Сэм.
Алекс, бесцельно помахав пару раз пистолетом, вдруг резко упал вперед, и голова его сильно ударилась о приборную доску с гулким звуком, какой издает стремительно летящий мяч, внезапно натыкаясь на биту…
Пришел он в себя и открыл глаза в темной, скудно меблированной комнате; сразу услыхал голос Флэнегена:
— Он должен выкарабкаться, понимаете? С трупом больно много хлопот, ничего не объяснишь. Мне наплевать, потеряет он обе руки или обе ноги; пусть понадобится лет пять, чтобы поставить его на ноги, но он должен выкарабкаться, обязательно выкарабкаться!