Выбрать главу

— Но ведь на сей счет не существует никаких законов.

— Мне становится ужасно не по себе, все нутро переворачивается, когда ты смотришь на проходящую мимо женщину. Я вижу в твоих глазах огоньки — точно так ты смотрел на меня в тот первый раз, когда мы встретились в доме Алисы Максуэлл. Ты стоял в гостиной, возле радиоприемника, в зеленой шляпе на голове, а вокруг очень много гостей.

— Да, помню эту шляпу.

— Тот же взгляд, — не останавливалась Фрэнсис, — и мне от него становится тошно. В результате я ужасно себя чувствую.

— Шшш, дорогая, прошу тебя, потише!

— Теперь, пожалуй, я выпила бы.

Молча пошли к бару на Восьмой улице; Майкл машинально поддерживал Фрэнсис за руку, когда переступали через бордюр, оберегая ее от несущихся автомобилей. Он застегнул пальто и шел, глядя на свои начищенные до блеска коричневые ботинки. В баре сели за столик возле окна; лучи нежаркого ноябрьского солнца проникали сквозь чисто вымытые стекла, в камине плясал шаловливый костерок. Официант-японец принес им тарелочку с солеными баранками и стоял со счастливым видом, радушно им улыбаясь.

— Ну, что ты закажешь теперь после нашего завтрака? — спросил Майкл.

— Наверно, бренди.

— Принесите курвуазье, — обратился Майкл к официанту. — Два курвуазье.

Тот очень быстро принес два бокала, и они, сидя на солнце, с удовольствием потягивали приятный напиток. Майкл, осушив бокал наполовину, выпил воды.

— Да, я смотрю на женщин, — признал он. — Ты права. Не знаю хорошо это или плохо, но я на них смотрю, и все тут. А если, проходя мимо, я на них не смотрю, то тем самым дурачу и тебя, и самого себя.

— Но ты смотришь на них с вожделением, словно всех хочешь поиметь, — Фрэнсис вертела в руках бокал с бренди. — Каждую… каждую…

— Ну, в какой-то мере это верно. — Майкл тихо разговаривал скорее с самим собой, чем с женой. — Ничего не могу с собой поделать, но это верно.

— Знаю. Потому мне и плохо.

— Еще бренди! — позвал Майкл официанта. — Еще два бренди!

— Для чего ты меня обижаешь, заставляешь страдать? Зачем тебе все это?

Майкл вздохнул, закрыл глаза, потер их осторожно кончиками пальцев.

— Мне просто нравится, как женщины выглядят. Больше всего в Нью-Йорке мне нравится то, что здесь полно женщин — толпы. Когда я приехал в Нью-Йорк из Огайо, это первое, что бросилось мне в глаза, — миллион чудесных, красивых женщин, везде, в любой части города. Я гулял по улицам с затаенным ожиданием, с трепещущим сердцем.

— Пацан ты. Обычные чувства незрелого мальчишки.

— Ну, что еще скажешь? Давай выкладывай. Теперь я стал старше, приближаюсь к среднему возрасту, у меня появился жирок, но все равно, мне нравится прогуляться часика в три по восточной стороне Пятой авеню, между Пятидесятой и Пятьдесят седьмой улицами. Они в это время все там — притворяются, что делают покупки, в своих меховых манто и умопомрачительных шляпках. Весь окружающий мир для меня сосредоточен в этих восьми кварталах: лучшие в мире меха, бесподобные наряды, самые красивые женщины, — сорят деньгами, ни о чем не жалея; холодно смотрят на тебя, хотят убедить, что ты их вовсе не интересуешь, когда проходишь мимо.

Официант-японец поставил два бокала на стол, все время улыбаясь, словно они его осчастливили на всю жизнь.

— Вы довольны? — спросил он у посетителей.

— Все просто чудесно, — ответил Майкл.

— Пара меховых манто да шляпки по сорок пять долларов за штуку! — фыркнула Фрэнсис.

— Дело не в манто. И не в шляпках. Все это лишь декорация для таких женщин. Нужно это понимать, а ты даже не желаешь слушать!

— Нет, желаю.

— Мне нравятся девушки из офисов: такие аккуратные, опрятные, в очках, бодрые, веселые, сногсшибательные; во всем знают толк, постоянно следят за собой. — Он смотрел на людей, проходивших там, за окном, по тротуару. — Меня восхищают девушки на Сорок четвертой улице во время ланча — актрисы, одевающиеся всю неделю за бесценок; они стоят у «Сарди» и оживленно болтают с приятными молодыми людьми, демонстрируя им свою неувядаемую молодость и жизнелюбие, притягивая к себе взгляды продюсеров. Я в восторге от продавщиц в «Мейси»: они оказывают тебе все свое внимание только потому, что ты мужчина, заставляя ждать покупательниц женщин. Отчаянно флиртуют с тобой, предлагая лучшие носки, интересные книги или новые иглы для граммофона. Все эти впечатления давно накопились во мне, я думаю об этом вот уже десять лет. Ты поинтересовалась этим, вот я тебе все и рассказал.

— Так давай, продолжай, — ободрила его Фрэнсис.

— Когда я думаю о Нью-Йорке, в воображении моем возникают девушки — множество разных девушек: евреек, итальянок, ирландок, полек, китаянок, немок, негритянок, испанок, русских; все они проходят перед моими глазами, словно на параде. Не знаю, может, я в этом оригинален или любой мужчина испытывает точно такие же чувства, как я, но в этом городе у меня такое ощущение, что я постоянно присутствую на пикнике. Мне нравится сидеть поближе к женщинам в театрах — рядом со знаменитыми красотками, которые затратили на свой туалет часов шесть, не меньше. На футбольных матчах люблю смотреть на молодых девушек с покрасневшими щечками, а когда наступает теплая погода, люблю смотреть на девушек в легких летних платьях. — Он выпил виски до конца. — Вот и вся история. Ты просила меня рассказать тебе об этом, помнишь? Да, я не могу ничего с собой поделать, — я смотрю на них. Да, я их всех хочу.

— Ты их всех хочешь, — повторила без особых эмоций Фрэнсис. — Сам признался.

— Ты права. — Теперь его заедала злость, и ему было наплевать, — зачем она заставила его при ней раскрыть душу. — Ты ведь затронула эту тему, так что нужно довести нашу дискуссию до конца.

Фрэнсис, допив бренди, сделала несколько лишних глотков.

— Но ты говоришь, что любишь меня.

— Да, люблю, но я их всех хочу, вот в чем дело. Ну да ладно, о'кей.

— Но ведь я тоже привлекательная женщина, — напомнила Фрэнсис, — нисколько не хуже их.

— Ты очень хороша, — искренне откликнулся Майкл.

— Разве я тебя не устраиваю? — Она умоляюще глядела на него. — Я — хорошая жена для тебя: отличная хозяйка, надежный друг. Я готова сделать для тебя все на свете!

— Знаю. — Майкл взял ее за руку.

— Тебе хотелось бы обрести свободу…

— Ша!

— Говори правду! — Она вырвала руку из-под его ладони.

Майкл постучал ногтем по краешку бокала.

— О'кей! — мягко подтвердил он. — Иногда у меня возникает такое чувство — потребность в свободе.

— Ну, в таком случае, — Фрэнсис с вызовом забарабанила пальчиками по столу, — как только ты скажешь…

— Не будь глупышкой! — Майкл резким движением пододвинул к ней свой стул и похлопал ее по бедру.

Она вдруг начала плакать, поначалу тихо, собирая слезы в носовой платочек, низко наклонившись над столом, чтобы ее состояния не заметили посетители.

— В один прекрасный день, — бормотала она сквозь слезы, — ты сделаешь решительный шаг…

Майкл молчал; наблюдал, как бармен медленно снимает кожуру с лимона.

— Разве не так? — хрипло вопросила Фрэнсис. — Ну, говори, не стесняйся! Разве это не входит в твои планы?

— Может быть, — рассеянно отозвался Майкл и отодвинул стул на прежнее место. — Откуда, черт подери, мне знать?

— Ты прекрасно все знаешь! — настаивала на своем Фрэнсис. — Ты же знаешь, — чего скрывать?

— Да, — помолчав, признался Майкл. — Знаю.

Фрэнсис сразу же перестала плакать. Еще два-три всхлипа в платочек, и она отложила его в сторону. По ее лицу теперь ни о чем нельзя было судить, — лицо как лицо.

— В таком случае сделай мне небольшое одолжение.

— Пожалуйста!

— Прекрати постоянно говорить о том, как хороша та или иная женщина. «Какие глазки, какие пышные груди, какая дивная фигурка, какой замечательный, глубокий голос!» — передразнивала она. — Можешь восторгаться ими, только про себя. Мне это неинтересно! Противно!

— Хорошо, прости меня, я только так отныне и буду поступать. — Он жестом позвал официанта.