Неизвестно, до какого стенания дошел бы художник, если бы за пять минут до начала спектакля из такси у самого подъезда театра не вышла жена генерала и, махнув ему рукой, не крикнула: «Ваня!.. Торопись! До начала две минуты!..»
Оставив обескураженного художника, генерал поспешил к входу в театр, так и не дав ему ни своего «костромского» адреса, ни телефона.
Но художник оказался упрям. Он все-таки решил дождаться конца спектакля, чтобы продолжить разговор с генералом. Генерал догадался об этом во время антракта, когда, выйдя покурить, увидел его через окно вестибюля. Время от времени нервно отбрасывая пятерней нечесаную черную гриву волос, падающих до плеч, художник вышагивал по тротуару и, судя по губам, о чем-то разговаривал сам с собой. Генерал по телефону-автомату вызвал дежурную служебную машину и сразу же после спектакля, второй акт которого он смотрел рассеянно (не выходил из головы художник), смешавшись с первым валом высыпавшей из театра публики, как вор, юркнул с женой в машину и приказал шоферу:
— Скорее!.. Если вон тот волосатик будет останавливать машину, дай ему сигнал — и полный вперед! Только не задави. Это — фанатик.
Об этом случае генерал рассказывал профессору Верхоянскому, и тот всякий раз, когда говорил о генерале, вспоминал этот курьезный случай и однажды поведал о нем Яновскому. И вот сейчас, стоя друг против друга, Яновский вспомнил рассказ профессора о художнике, признавшем в генерале двойника Федора Шаляпина. «Художник был прав! — мелькнула мысль. — Генерал зря от него отбился. Портрет мог бы получиться прекрасным. Фактура живописная, и есть что-то шаляпинское…»
Пожатие руки генерала, вышедшего для приветствия из-за стола, было твердым, с захватом. Яновский про себя успел подумать: «Рука каменотеса». Китель с генеральскими погонами висел на спинке стула, стоявшего рядом с его креслом. На золотых с тиснением погонах темнело по одной большой звезде. На генерале была белоснежная сорочка с форменным галстуком. Бросились в глаза Яновскому и его модные серебряные запонки с малахитом. Уж в чем, в чем, а в мужских запонках Яновский знал толк. Когда-то в молодости он начал их коллекционировать, но вовремя остановился. Волосы генерала цвета переспевшей ржи были гладко зачесаны на пробор, светло-серые глаза, отдающие голубизной, когда он улыбался, и слегка удлиненный овал мужественного лица выдавали в нем классический образ великоросса, какими они часто предстают перед нами на картинах русских художников прошлого века.
— Прошу садиться. — Генерал взглядом указал на стул, стоявший у приставного столика, вплотную примкнутый к большому письменному столу и образующий с ним одну плоскость.
Яновский сел и тут же заметил, что генерал нажал кнопку в селекторе.
— Слушаю вас, товарищ генерал! — раздался за спиной Яновского приглушенный голос дежурного капитана.
Генерал взглянул на наручные часы и бросил через плечо Яновского капитану:
— Двадцать минут меня не будет.
— Понял вас, — четко ответил капитан, и Яновский услышал за своей спиной глухой хлопок притворенной двери.
— Говорил мне о вас Гордей Каллистратович. Просил помочь, чем можем, — сказал генерал, пододвигая Яновскому пачку сигарет. — Курите?
— Спасибо… — Яновский размял сигарету, прикурил от зажигалки генерала, протянутой через стол.
— Как точно формулируется тема вашей диссертации? — спросил генерал.
Яновский назвал тему. Генерал встал, прошелся вдоль стола, опустив голову, словно что-то выискивал глазами на солнечных квадратах до блеска натертого паркета.
— Замах широкий. На эту тему можно написать десятки фолиантов. Жгучая социальная проблема!.. — И он почти по слогам повторил тему диссертации Яновского: — «Воспитание подростка в семье». Я бы эту тему сузил до такой примерно формулировки: «Педагогические срывы в воспитании подростков в семье и их последствия».
— У меня эта тема, Иван Николаевич, идет отдельной главой, — вставил Яновский, воспользовавшись паузой генерала.
— В одной главе этой теме, пожалуй, будет тесно. А впрочем, не я вам судья. У вас все утверждено на кафедре, оговорено с научным руководителем, и, как мне представляется, у вас не за горами защита. Я правильно говорю?