— Да, месяца через два-три планируется защита. — Яновский почувствовал, что перед ним не просто генерал, наделенный высокой административной властью, но человек образованный, мыслящий глубоко и остро.
— Какую бы помощь вы хотели видеть со стороны нашего министерства, а если точнее — со стороны инспекции по делам несовершеннолетних?
— В главе, как вы ее назвали, «Педагогические срывы в воспитании подростка в семье и их последствия» у меня все примеры негативной педагогики заканчиваются тем, что мои подростки, как правило, становятся объектами карательных функций государства.
— То есть, проще говоря, на них заводится дело, их сажают в следственные изоляторы, если в этой мере пресечения есть необходимость, а потом предают суду? Вы это хотели сказать?
— Да, вы правильно меня поняли, Иван Николаевич.
— И чего же вам недостает в вашей работе?
— Мой научный руководитель на этот счет выразился образно: конкретных лиц с нелегкой драматической судьбой в своей диссертации я довожу до скамьи подсудимых, а дальше не решаюсь, как он выражается, нырнуть следом за ними в омуток неволи, чтобы посмотреть, как они там живут, как страдают, как трудятся…
— Сказано броско, с претензией на красивую аналогию, но по существу глубоко ошибочно. Воспитательно-трудовые колонии в нашей стране — это совсем не омут неволи, где гибнут люди, а строгая трудовая вахта, которая закаляет волю, укрепляет нервы и дает подумать молодому оступившемуся человеку над тем, как он жил до этого «омута» и как ему предстоит жить дальше. Следственный изолятор и колония трудового воспитания располагают к размышлению. Там на это хватает времени, — Генерал опустился в кресло, закурил и, постукивая дымящейся сигаретой о ребро мраморной пепельницы, продолжал: — А то, что конкретные надломленные судьбы молодых людей вы в своей диссертации не прослеживаете на дорогах, по которым они идут со скамьи подсудимых, — это пробел в вашем исследовании. Опираясь на собственный опыт работы с несовершеннолетними правонарушителями, заверяю вас, что никогда подросток не бывает таким исповедально-искренним, каким он бывает, когда его лишают свободы, когда он на мир взирает через решетку толстых стен тюрьмы или через колючую проволоку. Это очень тяжело. Он перед вами вывернет наизнанку душу, поведает о многом, расскажет правду, которая ему открылась только после того, как за ним закрылась железная дверь тюремной камеры. Из руды его биографии вы извлечете такие самородки идей и обобщений, которые диссертацию вашу поднимут на несколько витков выше, в нее ворвется свежий ветер жизни, и эта жизнь, с ее горечью, болью и слезами, смоет со страниц вашей диссертации всю пену псевдоакадемических абстракций, на схеме которых нынче многие ловкачи от науки лепят, а точнее — монтируют свои диссертации и научные монографии. — Генерал о чем-то задумался, отчего брови его изогнулись крутыми дугами и сошлись у переносицы, образовав глубокую поперечную морщину. — Хотите послушать мой совет?
— Очень хочу! — искренне сказал Яновский, перед которым генерал с каждой минутой открывался все новой и новой гранью незаурядного интеллекта.
— Я хочу вас связать с одним из московских изоляторов, — сказал генерал, пристально глядя в глаза Яновскому.
— То есть с тюрьмой? — выдохнул Яновский.
— Да, с тюрьмой, если вам, больше нравится старое название этого учреждения. Вы там увидите столько и почувствуете, сидя с утра до вечера в Ленинской библиотеке. Довольно мелкими будут и ваши нырки в судьбы оступившихся несовершеннолетних, если вы ограничите себя застольными беседами-интервью с инспекторами в отделениях милиции. Это нужно, но этого мало. Там, в отделениях милиции, вы не почувствуете той высокой температуры человеческого страдания и боли, которые откроются перед вами в стенах изолятора и за колючей проволокой трудовых колоний. Вы меня поняли?
— Я вас понял, Иван Николаевич! — с готовностью хоть сейчас ехать в следственный изолятор или в колонию несовершеннолетних ответил Яновский. — Но как это сделать? Ведь изолятор это… Туда не всех пускают.
— К нашему счастью — не всех.
Генерал смахнул со стола сигаретные табачинки. Нажав кнопку селектора и получив ответ «Слушаю вас», сказал:
— Анатолий Михайлович, у меня к тебе просьба.
— Слушаю вас, Иван Николаевич, — неслось из селектора.
— У меня сейчас сидит аспирант из педагогического института. Его фамилия Яновский, зовут Альбертом Валентиновичем, Ему нужно помочь.
— В чем? — прозвучал в селекторе голос.