Разочарованная делегация отправилась восвояси, а упрямый Димка на всякий случай решил поискать другие возможности заявить претензию. Заглянув в знакомую дверь, где раньше заседала приемная комиссия, он поспешил ее поплотнее захлопнуть. Там сидел директор. Директор посмотрел на него так, что Димка предпочел в переговоры с ним не вступать. Зато в соседнем кабинете его ждала неожиданная приятная встреча. В широкоплечем рыжем моряке Майдан узнал старого знакомого.
— Здорово, Женя! И ты здесь? — завопил Димка, распахнув дверь настежь.
— Здесь, — согласился моряк. — Но теперь не Женя.
— Как не Женя? — удивился Димка и вошел в кабинет. — Как не Женя? Скажешь, не ты меня учил в волейбол? И еще танцевать. «Яблочко»?
Разве он мог забыть рыжего курсанта, которого все его товарищи звали Женькой. Майдан познакомился с ним в клубе военно-политического училища, где тетя Клаша работала нянечкой. Курсант рассказывал Димке про Тихоокеанский флот и совсем не обижался, когда его звали просто по имени. Правда, сейчас его широкие плечи стягивал синий китель, на руках золотились нашивки: две шириной с палец, а верхняя совсем узенькая. Между нашивками и внутри венчающих их звездочек алели комиссарские выпушки, такие же огненные, как и шевелюра. Но это был точно Женя. Димка Майдан очень обрадовался. Вот кто наверняка его поймет.
— Ты мне голову не морочь! — рассердился моряк, выложив руки с шевронами на стол, и повторил: — Не Женя, а товарищ старший политрук! Ясно?
Майдан сразу скис, сказал «ясно» и попятился к двери.
— Ничего тебе не ясно, — усмехнулся старший политрук. — Значит, здесь учишься. Молодец! Будем вместе служить.
Но Димку эта перспектива уже не устраивала. Как меняются люди? Таким был хорошим парнем, и вот что из него получилось!
— Погоди! — снова рассердился старший политрук. — Куда бежишь? Я разговор не окончил.
«Бывший Женя» взял у Димки газету и не отпустил до тех пор, пока не вытянул у него все подробности, начиная от возможной дразнилки «морские поварята», то есть «коки», до категорического ответа капитана третьего ранга Радько.
Майдан совсем потерял разговорчивость. Он больше ни на что не надеялся и отвечал «бывшему Жене» только для того, чтобы побыстрее от него отделаться. Мог ли Димка предполагать, что так разочаровавшая его встреча будет иметь удивительные последствия?
Политический руководитель спецшколы пошел с Димкиной газетой к Радько и сразу же приступил к делу:
— Напортачили с обмундированием, нагородили черт знает что! Порочный принцип — лишь бы не походила на взрослую.
— Сегодня у меня была делегация учеников, — нахмурился военрук. Он не привык, чтобы командир, младший по возрасту и воинскому званию, который к тому же являлся его заместителем по политчасти, разговаривал в таком тоне. — Пришлось им разъяснять значение слова «утверждено». Надеюсь, вы не нуждаетесь в подобной воспитательной беседе.
— Приказы обсуждать не намерен, — возразил старший политрук. — Однако знаю, что умных и заинтересованных руководителей обычно знакомят с проектом приказа на стадии его подготовки.
Это было уж слишком. Радько рассердился. Говоря по правде, в Управлении военно-морских учебных заведений, сочиняя образцы новой формы, с ним не очень-то советовались. Военрук только сейчас понял, что надо было проявить больше настойчивости. Но только что назначенный в спецшколу старший политрук Петровский излагал свою позицию с грубой прямолинейностью. И нельзя сказать, чтобы характер его вполне подходил для тонкого дела воспитания будущих моряков.
— У вас тоже была делегация?
— Какая там делегация, — отмахнулся Петровский. — Никакой делегации не было. Меня просто решили употребить по знакомству.
— По блату то есть! — натянуто уточнил Радько.
— Вот-вот, — сурово подтвердил старший политрук. — Дмитрий Майдан из третьей роты просил что-нибудь предпринять, Утверждает, что иначе будут дразнить.
Петровский коротко изложил содержание беседы с Майданом, а капитан третьего ранга понял, как уязвить политрука.
— Вот он какой, Митя! — улыбнулся Радько. — Так и обращался на «ты» до самого конца?
— Что с него взять? — развел руками старший политрук. — Знал меня еще курсантом.
— Думаю, что допущена педагогическая ошибка, — сказал Радько. — Необходимо решительно всем называть учеников на «вы». Как вы считаете, Евгений Николаевич?
— Это же мальчишки! — пожал плечами Петровский. — Что ж, давайте попробуем.
Назначение в спецшколу выбило его из привычной обстановки. Казалось бы, повидал в жизни всякое, бывало, двумя-тремя словами обуздывал отпетую шпану, да так, что некоторые потом ему письма писали. В спецшколе же учились «домашние» мальчишки. Им преподавали солидные учителя, такие образованные!
И Петровский никак не мог решить, с чего начать работу.
Старший политрук прокашлялся и снова вернулся к прежней теме.
— Нельзя допустить, чтобы ребята стеснялись формы, — настаивал он.
— Боюсь, что протестовать уже поздно, — поморщился Радько, но все же спросил: — Что вы предлагаете?
Старший политрук ничего пока не имел в виду. Но, посмотрев в насмешливые глаза Радько, понял, что промолчать нельзя. И в этот момент к нему пришла великолепная идея.
— Пусть протестует Наркомпрос, — заявил Петровский. — Они люди гражданские. Им можно.
— Как будто Наркомпросу не все равно, — покачал головой Радько, слегка пригладив черные усики.
— Не думаю, — возразил Петровский. — Поскольку дело упирается в экономику…
Старший политрук объяснил, что рубаху со стоячим воротом из обыкновенной фланелевки не переделать — ее надо шить на заказ. Бескозырку без кантов тоже. Все обойдется гораздо дороже стандартного обмундирования военных моряков.
— А кто платит? — торжествовал старший политрук. — Платит-то Наркомпрос!
Он еще не успел закончить фразы, как Радько порывисто пожал ему руку и ухватился другой за фуражку:
— Необходимы конкретные расчеты, смета. Поехали быстро в порт!
ГЛАВА 5. ЧЕРТ С НИМ, С БАНТИКОМ!
Заманчивая перспектива прослыть «морскими поварами» и в этом качестве переплюнуть «сухопутных полковников», как оказалось, никого из ребят не устраивала.
— Никто нас не понимает, — с горечью объявил в классе Димка Майдан. — Был у меня знакомый краснофлотец Женька. Он мне точно объяснял, что в морской форме все имеет смысл. Три белых полоски на гюйсе в память о победах русского флота.
— Правильно, — кивнул Донченко. — Гангут, Чесма, Синоп.
— Ничего не правильно, — огрызнулся Майдан. — Сейчас он говорит, что ходить со стоячим воротом даже красивее.
— Кто говорит? — не понял Раймонд. — Этот Женька?
— Ну да. — И вдруг Димка спохватился и уточнил: — Не Женька, а товарищ старший политрук. Еще не знакомы? Рыжий Политура, а не Женька.
Ребята засмеялись, но им не было весело. Трудный мужской коллектив переживал кризис. Прекратились прогулки по набережной Невы, никто не ходил друг к другу в гости, и Антон больше не спорил с сестрой из-за газеты. А Жанна стала донимать его расспросами о спецшколе и как-то между прочим спросила о Бархатове.
— Его назначили помощником командира взвода, — нехотя ответил Антон. — В общем, неплохо справляется. Он собирался какие-то стихи тебе передать.
— Вот как? — сказала Жанна и неожиданно добавила: — Почитаю с удовольствием. Пусть приносит. Можешь даже пригласить его к нам в гости, — продолжала сестра и ехидно улыбнулась. — Конечно, после того, как вы наденете новую форму.
Встреча с Бархатовым, когда он будет одет в смешной мундирчик, представлялась Жанне куда менее опасной. В крайнем случае всегда была возможность проехаться насчет «трамвайного кондуктора» и тем пресечь любые комментарии насчет ее попытки стать «спецшкольницей».
Донченко не замедлил передать приглашение сестры, и Аркашка Гасилов неожиданно обнаружил возросший интерес к стихам Бориса Смоленского.