Сквозь шум Меллас крикнул Джексону: 'Вали на КП и получи новую частоту'. Джексон немедленно выскочил из окопа и пополз в темноту. Меллас сделал то же самое, только в сторону поста подслушивания. ' 'Хартфорд'! – закричал он. – 'Хартфорд'! Радиосвязь похерена. Тащите задницы назад, 'Хартфорд'. Свои возвращаются!'
Залп огня разорвал джунгли под ним, в тумане странно засверкали дульные вспышки. Потом с поста подслушивания загремели М-16. Раздался неразборчивый крик, и кто-то заорал пароль: ' 'Лемонейд', 'Лемонейд', это Джермейн, твою мать! 'Лемонейд', мы возвращаемя!' Новый залп заглушил слова, но Меллас расслышал, как кто-то топает и продирается сквозь заросли, а вслед за этим – непрерывные выстрелы М-16.
На КП ужас охватил Фитча. Радиосвязь ничего не выдавала кроме песни 'Факи-ю, ба-а-во, факи-ю', забивая весь эфир. Он полез из блиндажа разбираться, в чём дело. Поллак и Релсник последовали за ним, таща рации.
В третьем взводе лейтенант Кендалл затаился в своём окопе. Грохот перестрелки на посту подслушивания затопил все мысли в его голове. Радист Генуя с тревогой наблюдал за ним, сожалея, что Сэммса больше нет в живых. Он надеялся, что лейтенант останется в окопе, чем даст ему повод поступить так же.
Гудвин схватил винтовку и направился вниз по склону, к пулемётной позиции своего центрального отделения. Там, даже не имея возможности переговариваться по рации, он, по крайней мере, мог направлять огонь одного из трёх своих наибольших боевых средств и находиться в самой гуще боя. Его радист, не зная, что у Гудвина на уме, поспевал за ним и кричал: 'Свои, свои! Это Шрам и Расселл!'
Перед этим Гудвин удвоил численность своего поста подслушивания, чтобы увеличить его шансы на выживание и сдержать нервозность. Четверо парней поста, заслышав с обеих сторон перестрелку, ретировались к линиям окопов. Они бежали вверх, ломясь сквозь заросли и натыкаясь на ветки деревьев, и задыхались, ноги у них сводило от долгого лежания на сырой земле; они ориентировались на жуткие зелёные и белые вспышки, которые то освещали заросли, то опять возвращали их во тьму. Они выскочили на открытую полосу обстрела ниже уровня окопов и закричали пароль как раз в тот момент, когда один из бойцов Гудвина швырнул осколочную гранату М-76. Она поскакала вниз прямо к ним. Бросивший её парень тут же закричал: 'Господи, простите! Граната!' Никто из четверых его не услышал, потому что всё так же, задыхаясь, карабкались вверх. Через три секунды граната взорвалась. Один из парней поста принял в правый бок почти все осколки. Трое других перебрались через него и потащили его за собой вверх по склону с криками 'Санитар! Санитар!'. Гудвин встал и замахал руками, забыв о том, что они ни зги не видят в темноте, и закричал: 'Сюда, тупые говнюки, сюда!' Следуя на голос Гудвина, они втащили раненого в окоп с пулемётом. Подполз взводный санитар и стал колдовать над первым раненым, которых так много ожидалось впереди. Никому не было дела, отчего прогремел взрыв, ранивший парня. Морпехи были благодарны уже за то, что добрались до окопов, к товарищам.
Перестрелка с постом подслушивания Кендалла стихла. Морпехи вглядывались в темноту и туман. Гудвин выбрался из пулемётного окопа и отполз от него на десять метров в сторону и назад, его радист пополз за ним; рация по-прежнему несла чепуху. Потом Гудвин лёг на спину и закричал в пустоту: 'Помните, что сначала 'клейморы', потом гранаты и 'майки-семьдесят девятые'. Патроны не тратить. – От голоса Гудвина замерли нервные передвижения по всей горе. – Никому не стрелять, пока не услышите мои выстрелы, – продолжал он. – Если кто из вас, тупицы, выдаст позицию пулемёта раньше времени, не видать тому нарядов по камбузу до конца срока'. Затем он прошептал Расселлу: 'Линяем отсюда нахрен'. Он бросился наутёк, снова направившись к пулемёту, Расселл следом, как раз в том миг, как яркие вспышки огня осветили джунгли и пули защёлкали по тому месту, где они только что лежали на спине.
Потом вся гора затихла. Все ждали. Тишина повисла как дым над головой.
Меллас вернулся в окоп и ждал возвращения Джексона с новой радиочастотой. Он то ставил М-16 на предохранитель, то снимал и всё гадал, убьют ли его; ему было одиноко и страшно, он хотел, чтобы Джексон уже поторопился; он беспокоился и о нём, и о том, как перевести роту на новую частоту.
Кендалл скрючился в окопчике и думал о жене, о том, живы ли парни из поста подслушивания, и очень хотел, чтобы Фитч сказал ему, что делать. Он представлял презрительный взгляд Генуи. Он высовывался из окопа и поглядывал в темноту.
Джексон с новой частотой на рации полз назад к окопу Мелласа и молил бога, чтобы никто его не услышал и по ошибке не подстрелил.