Меллас передал сообщение, и Кортелл снова кивнул. Меллас снял последнюю дымовую шашку с плечевого ремня и отдал Кортеллу.
Внезапно рядом прозвучал взрыв. Все трое вздрогнули. Раздался крик по-испански. Амарилло забросил две гранаты в блиндаж как раз под ними и теперь быстро залезал внутрь. Послышались быстрые шлепки выстрелов его пистолета. Все с нетерпением ждали, наблюдая за входом в блиндаж.
Показался знакомый камуфляж полевой формы морской пехоты: он двигался задом. Амарилло тащил за собой из блиндажа иссечённое осколками тело. Все пистолетные выстрелы пришлись в череп солдата.
Затем над головой с визгом пронёсся рикошет от пулемёта СВА. 'Ладно, Кортелл, двигай', – сказал Меллас.
Кортелл пополз к своему отделению. Меллас высунул голову из окопа, который они с Джексоном делили на пару с двумя мёртвыми вьетнамскими парнями. Он спихнул одно из тел вниз, уложил его на дне окопа и встал на него, чтобы получить лучший обзор. На посадочной площадке никого не было кроме тела Робертсона, которое вытянулось сбоку от взорванного пулемётного блиндажа.
На Маттерхорне не оставалось деревьев. Густые кусты, в которые они с Гудвином углублялись сразу по прибытии на службу, сгорели. Некогда красивая гора была острижена, опозорена и пуста.
Меллас заметил, как голова Гудвин мелькнула над краем посадочной площадки. Гудвин тут же спрятался, потому что по нему открыли пулемётный и автоматный огонь с ближайших позиций. Гудвин радировал Мелласу.
– Как бы нам достать этого мудака, Джек?
Меллеас пояснил, что Кортелл как раз обходит позицию сзади. Остаётся только ждать. Оставшиеся враги в ловушке.
Время от времени, беспорядочно, морпехи высовывались из укрытий, выпускали по полобоймы в сторону вражеского пулемёта и снова прятались.
Меллас заметил красный дым Кортелла. Он поднялся и закричал: 'Не стрелять! Прекратить огонь! Прекратить огонь!' Гудвин сделал то же самое.
Забинтованная голова Кортелла на миг показалась над гребнем. Семеро оставшихся в отделении парней запрыгнули на край посадочной площадки, бросили семь гранат, метя по пулемётному расчёту, и спрыгнули вниз, скрывшись из вида. Пулемётчик стал разворачивать пулемёт, чтобы встретить новую угрозу. Гранаты разорвались внутри и вокруг неглубокого гнезда, создав серию ударных волн, которые ударили по барабанным перепонкам Мелласа.
Гудвин немедленно бросился через площадку к дымам от разрывов. Оглушённый солдат СВА пытался развернуть пулемёт на Гудвина, но был недостаточно быстр. Гудвин, как пантера в броске, прыгнул на него и застрелил из М-16. Оставшиеся в соседних орудийных гнёздах солдаты СВА вставали, безоружные, с круглыми от ужаса глазами, и поднимали руки. В считанные секунды они были срезаны, ибо всё имеющееся на горе оружие было направлено на них.
Меллас, ещё стоя на трупе, уронил голову вперёд и уткнулся окровавленным, горящим лицом в прохладную глину. Джексон откинулся назад, притулив рацию к стенке окопа. 'Мы победили', – сказал Джексон.
Меллас просто кивнул головой внутри каски. Сама каска без движения лежала на глине. Он наслаждался ощущением прохладной земли на подбородке и губах. Вскоре ветер охладил его мокрую форму. Он выбрался из окопа и крикнул командирам отделений устраивать оборону на случай контратаки. Потом вспомнил о Гамильтоне, которого оставил в засаде внизу.
– 'Браво-один-три', это 'браво-раз'. Прости, что я столько тебя подгонял. Почему бы тебе не подняться сюда и не занять позицию между восемью и десятью часами. Двенадцать часов – это север. Приём.
Последовало долгое молчание.
– 'Один-три', это командир первого. Как понял? Приём.
По рации послышался дрожащий голос Крота: 'Литера 'хоутел' стала 'курс'. Приём'.
Руки Мелласа задрожали. 'Кто ещё? Приём'.
– У нас два незначительных 'оли'. Приём.
– Сможете подняться сюда без посторонней помощи? Приём.
– Сможем. Приём.
– 'Первый' – конец связи. – Меллас отдал трубку Джексону.
Гора была в их руках.
Джексон съёжился и обхватил голову ладонями.
Меллас подковылял к краю посадочной площадки и смотрел, как Крот тяжело поднимается по склону, таща Гамильтона на спине. Крот свалил Гамилтона у ног Мелласа. 'Простите, сэр. Я знаю, вам туго пришлось'. Он пошёл прочь, оставляя Мелласа одного над телом Гамильтона.
Меллас молча вывернул карманы Гамильтона. Нашёл письмо от матери. Она писала: 'Не переживай, Хвастунишка, скоро ты будешь дома и всё кончится'. Меллас не знал, что Гамильтона прозвали Хвастунишкой. Он чувствовал, что совсем не знал Гамильтона – и никогда уже не узнает.