- А у вас есть место, куда бы вы хотели вернуться? - поинтересовалась Готель.
- Есть, - кивнул старик и показал рукой куда-то в сторону, - там, за горами, на западе. Место, где однажды я встретил, человека, строящего свой дом.
Рассказывая об этом, Парно несколько разволновался, и голос его всегда тихий неожиданно стал звучным и наполненным нескрываемого восхищения.
- И это был не просто дом, а великая башня, высокая и могучая, как крепость, скрытая от чужих глаз. Он говорил, что башня эта поможет ему обрести новую жизнь, - старик ненадолго замолчал, а потом добавил, - мне бы очень хотелось увидеть, какой же стала эта башня и жизнь того несчастного.
В этот вечер Готель долго не засыпала. Она смотрела в темноте на необычный камушек; то убирала его под подушку, то доставала снова и крутила в руках. А еще она боялась. Боялась, что её выгонят из табора, потому что она не из цыган, и у неё якобы впереди "своя дорога". Той ночью она поклялась проявить себя впредь так славно, чтобы больше никто в деревне не усомнился в её истинно цыганском сердце.
Альпы давно остались позади. Впереди табор ждал Кассель, сравнительно молодой городок в центре Германии. Повозки ехали не торопясь, поскрипывая на каждом ухабе. Готель перекусила сиреневую нитку и посмотрела на свою работу. Теперь она стала настоящим мастером своего дела, и одежда цыган уже не казалась ей столь прекрасной; как то - безвкусно подобранные цвета или безмерно нашитые юбки поверх изрядно поношенных. Всё это вызывало у неё скорее внутреннее отчаяние да чувство родственного сострадания к людям, которые были к ней так добры всё её детство. Она хотела предложить им что-то большее, чем сношенные лохмотья, даже вопреки тому, что её желание этим самым людям казалось непонятным, почти излишеством, и воспринималось со снисходительной улыбкой, как радуются ребенку, делающему первые успехи.
Когда табор переехал Фульду, девушке было около пятнадцати лет.
- Взгляните-ка на Готель, - заметила однажды Баваль, - она стала настоящей фройлен!
Больше никто не говорил девушке "сеньорита", здесь это было не принято. Здесь было принято строить дома, напоминающие белые творожные пирожные с шоколадными коржами вдоль и поперёк.
Цыгане остановились у церкви. Кое-кто отлучился в магазин пополнить кухню провизией, и Готель, не теряя драгоценного времени, спрыгнула с повозки и подошла к церкви. Не слишком старая, но уже прилично поросшая лиловым вьюном, эта церковь давала ощущение какой-то внутренней, сакральной теплоты. Острыми очертаниями своих куполов и окнами узкими и высокими, она вызвала у девушки настоящий немой восторг. Готель с придыханием обошла храм вокруг и, прежде чем снова повернуть за угол, увидела юношу. Прикоснувшись ладонью к каменной стене церкви, девушка пристально всматривалась в этого молодого человека, вид которого, похоже, заинтересовал её гораздо больше, чем местная архитектура. Он был действительно красив и крепок; его темные волосы и складная фигура едва толкнули девушку на амурные мысли, как вдруг юноша повернул голову и увидел её - прячущуюся за углом церкви Готель. Она отпрянула за угол, прижавшись спиной к холодной стене, но через какое-то время осторожно выглянула вновь. Молодой человек все еще смотрел в её сторону, но теперь, кажется, улыбался. Девушка необычайно смутилась от этой игры, но все-таки нашла в себе силы и подняла глаза; сама того не осознавая, она начала потягивать вьющуюся прядь своих черных волос, а затем неожиданно рассмеялась и убежала восвояси.
Догнав движущийся из города табор, она вскочила на последний обоз и почувствовала, как сильно кружится её голова. Она совершенно не могла сосредоточиться, остановить этот внезапный ураган мыслей или хотя бы ухватиться хоть за одну из них. Да и повозка, казалось, бежала как оголтелая; и солнце и небо мелькали сквозь летящие над головой ветви; так что, вконец потеряв терпение, Готель снова спрыгнула с телеги и побежала в лес, где упала на землю, закрыв глаза, и пролежала там не менее часа, пока не избавилась от настигшего её головокружения.