Верила твердо. Чуть что: "Что ты, душенька? А Марфа и Мария? Марфа и Мария нам помогут..." Это у нее первое слово... Прямо детская вера была: чуть что - Господь, Марфа и Мария... Господь, Марфа и Мария... Великая Матушка молитвенница была, а Валентина Сергеевна для обители трудилась. Та была Мария, а эта - Марфа...
Нас с ней в Туркестан выслали в двадцать шестом году... Пришли, обитель заняли и всем велели убираться. Только что взять личные вещи. Солдаты там стояли - охраняли... Им-то что - им только приказали. Одна сестра свою швейную машинку выносила - проходи, не тронули. А еще одна часы такие огромные, апостольником накрыла и несет. И аккурат когда она мимо солдата шла, часы-то у нее и забили... Да, а нас семнадцать человек сочли за администрацию. Всех крестовых сестер да нас с Фросей... Какая мы с ней администрация?... Только что близкие были. И слушались. Как нас попросят что - так и летали на крыльях любви к обители и к начальству...
Прислали нам такие билеты. Приезжайте на вокзал, с этими билетами бесплатно, отдельный вагон. И отправились мы до Кзыл-Орды, столица Казахстана. Это было как раз на Взыскание Погибших, пятого февраля. Приехали туда - десятого. День Ангела нашей настоятельницы Валентины Сергеевны. Купила она нам плюшек... Мы ведь были тогда самые первые ссыльные, на нас все с удивлением смотрели... Двадцать шестой год. Пошли в НКВД. Приходим туда, нам говорят: "Будете все здесь работать. Нам здесь хорошие работники нужны". А мы и поверили.
На другой день пришли, уже говорят: "Мы вас здесь всех не можем оставить, должны вас отправить в пять городов. Вы, - говорят, - сговоритесь, кто с кем хочет и поедете..." Мы и сговорились. Настоятельница выбрала тогда нас четверых - Фросеньку мою, меня и еще двух сестер...
Опять приходим к ним. "Сговорились?" - "Сговорились". - "Я - с ней". - "Мы - с ней..." - "Так, - говорят. - Вы с ней? Поедете отдельно! И вы - отдельно!..." Так никому и не дали ни с кем.
Тут всех нас и меня с Фросенькой разлучили. Ее - в Туркестан, а меня в Чимкент назначили. "Никаких разговоров! Поменьше говори, а то на верблюдах тебя в степь загоним!" С Валентиной Сергеевной мне потом все-таки разрешили... И вот стали мы разъезжаться в разные стороны - Алма-Ата, Козолинск, Туркестан, Чимкент... Фро- син поезд отходил в четыре дня, мы с ней прощались так ужасно. Я на площадку зашла, плачу. Вдруг смотрю, Валентина Сергеевна такая печальная стоит... "Ты только меня не бросай..." Старенькая она уже была...
И вот поехали мы с ней в Козолинск. Город ужасный. Домики с плоскими крышами, ни деревца, ни кустика никакого...Только один, смотрю, хорошенький домик - с крышей, деревянный. Вот бы, думаю, нам снять... Я пошла туда, вышла какая-то старуха, испугалась нас... Потом выходитстарик,красивый такой... "Пожалуйста, - говорит, - у меня только что жильцы уехали, могу вам сдать".
- "Мы, - говорю, - ссыльные..."
- "А для меня это не имеет значения. Десять рублей в месяц..." У них там икона, диван, столик, полы крашеные...Только устроились, мне Валентина Сергеевна говорит: "Иди в финотдел". А мне боязно...
Ну, иду на другой день. "Ничего, что ссыльные, - говорят, - нам работники такие московские очень нужны. Приходите". Жалованье мне опять - семьдесят пять, только уж не золотом...Устроились мы там замечательно. Когда нас из Москвы-то попросили, старушка одна на вокзале Валентине Сергеевне корзинку сунула. А там - одеяло вязаное, Великая Княгиня ей сама вязала, на шелку, потом матрасик волосяной, белье и занавески, главное, наши - у всех в обители были одинаковые, с большими розами... Ну, это я все приладила... А тут и Валентина Сергеевна моя пошла работать к нам в финотдел. Она математик была, кончила какой-то математический факультет... Ее тогда взяли в налоговый отдел. Так начальник говорит: "Я не напасусь на нее работы". Она за два часа все сосчитает и идет ко мне: "Пойдем домой, душенька". А мне нельзя, я работаю... "Неужели, душенька, нельзя уйти домой?" Но только она недолго проработала. Через месяц начальник говорит: "Не могу я двух ссыльных в отделе держать". Пришлось ей уйти, а я осталась.
И в НКВД так любезно нас приняли. Все смеялись. "У нас, -говорят,-такое доверие к ссыльной, у нее все секретные бумаги на руках". Это - у меня, в финотделе. И каждую неделю мы должны были приходить к ним расписываться. Я им говорю,что Валентина Сергеевна старая, больная. Ну, говорят, пусть раз в месяц приходит.
Раз я прихожу расписываться, а жена этого главного НКВД выходит из квартиры: "Зайдите, у меня горячие пирожки, чаю попьем". Неудобно не пойти... Только зашла я, села - входит начальник. Я испугалась. А он: "Сидите, сидите. Пейте, пожалуйста, кушайте..."
И так хорошо мы жили... Только что Валентина Сергеевна у меня на табуретке сидела... И задумала я ей кресло сделать...И человек нашелся такой, сделал ей кресло. С прямой спинкой, так подлокотники... И в День Ангела я ей поставила...
Она у меня чуть не заплакала. "Ну, вот, - говорит, - опять я - настоятельница". Так и жили мы с ней до двадцать восьмого года.
И тут снится мне Святитель Филипп. На небе. Солнце светит, и он тамстоит. А в Пятницу на Страстной повестка в НКВД. Я прихожу.
"Вы, - говорят, - свободны. За вас мать хлопотала". -"Мне одной?" - "Да, - говорят, - только вас освободили". - "Я никуда от вас не поеду". Они там прямо поразились. "Ты что, праведница?"
- "Нет,- говорю, - не поеду". - "Гляди, она с ума сошла..." Прихожу домой. Даже не хотела говорить Валентине Сергеевне. Она сама спрашивает: "Ну, что там?" - "Да вот, - говорю, - мать за меня, оказывается, хлопотала... Освободили меня". Она так поглядела на меня: "К Фросе теперь поедешь?" - "Нет, - говорю, - я вас не оставлю".
Да... Так и дожили до двадцать девятого года. А тут нам всем прощение вышло. Только минус Москва и область. И мне так же. Не уехала я тогда, и опять вроде мне прибавили. Валентина Сергеевна говорит: "Сейчас же пиши Фросе, пусть все готовятся ехать в Ростов. К Святителю Дмитрию, к Святителю Дмитрию". Фрося нам отвечает: "Дорогая Валентина Сергеевна, не ездите в Россию. Здесь у нас в Туркестане так хорошо, приезжайте к нам..." А Валентина Сергеевна ни в какую! "Душенька, она с ума сошла! Не ехать в Россию! Сейчас же пиши, чтобы все собирались!.."Так и поехали мы в Россию, в Ростов... Приехали - Валентина Сергеевна,
Катя, Фрося и я... Тут, в Ростове, много сестер было, они все потом в тюрьму пошли. Нашла я хозяйку дома, она нам сдала: платить пятнадцать, кажется, рублей. Зала метров двадцать и маленькая комнатка. Она торговала сама, в Ярославле с лотком ходила...И недолго мы тут пожили.
Помню, праздник был, под Успение... Поехали с Валентиной Сергеевной в церковь, а Фрося не пошла. Приходим от всенощной, а она лежит у нас с мигренями.
"Приходил, - говорит, - человек из НКВД, свой. Что вы, говорит, наделали? Зачем вы все сюда приехали? На вас теперь опять дело завели и опять вас всех сошлют, только уж теперь всех врозь. Немедленно уезжайте!" Так мы все и уехали от Святителя Дмитрия. А которые не уехали, все в тюрьму пошли...
Фрося сначала поехала одна в Туркестан, а уж потом мы с Валентиной Сергеевной к ней...
Вот она - моя Фросенька... Тут с цветами сфотографировалась. Она цветы так любила, так любила... Все, бывало, их целует. Ей наш зосимовский старец Алексий, как постригал ее в рясофор, дал имя - Любовь. И благословил тогда, чтобы так это имя и в монашестве осталось. Монахиня Любовь...
Бывало, когда к нам в обитель сестры шли, он, старец Алексий, всегда говорил: "Идите в Марфо-Мариинскую. Там одна Фрося чего стоит..." В голодное время всю нашу обитель спасла. Пошла в деревню Семеновку, это за Калужской заставой, познакомилась там с крестьянами. Ну а потом они нам и помогли в революцию... А мы детей у них крестили...Я и сейчас, в Москве когда, у крестника, у семеновского живу...
Девочки их, семеновские, в обители воспитывались. Одеждой им помогали, а они нам хлебом, картошкой... Церкви у них там не было, так им церковь построили по благословению патриарха Тихона...