37Часть I
хватает иподиаконов». Вот так я стал иподиаконствовать... Сначала временно... А так как я был очень стеснительным, то когда проходил правым клиросом, певчие там меня все за стихарь дергали. Я старшему иподиакону говорю: «Боря, нельзя ли мне не ходить правым клиросом?» — «Почему?» — «Да вот девчонки меня там все дергают за стихарь». Он рассказал архиерею. Архиерей говорит: «Так надо его взять в постоянные». Я был вторым иподиаконом. Первым иподиаконом Боря Крылов... Но как-то вскоре, через год, может быть, он утонул... И я занял его место... Это был уже, наверное, год двадцать четвертый... Тут уже я стал сопровождать Владыку в качестве келейника... По Ярославской епархии и В Москву... Были мы как-то с Владыкой Серафимом в Москве. Он был у митрополита Петра. Я сидел в приемной дожидался... И вот какой-то там мужчина, так лет за тридцать, такой юркий, проворный... Все он куда-то спешит. Впечатление такое у меня создавалось, что он или кого-то догоняет или убегает от кого-то... Владыка Серафим выходит через некоторое время и говорит: «Тебе придеться съездить в Нижний, к митрополиту Сергию и свести туда пакет». Мне не хотелось. И я сказал: «А почему свои-то здесь, разве не могут поехать?» — «Некого, — говорит, — послать. Одни агенты». Ну, что же делать?.. Согласился я, поехал, взял билет. Сижу опять в приемной, дожидаюсь с билетом... И вдруг этот юркий подлетает ко мне и спрашивает: «Ну как? Билет взяли?» — «Какой билет?» — «Ну, как какой билет? Вы же в Нижний едете, к митрополиту Сергию. Вам сейчас будет пакет вручен, но еще дополнительно кое-что вам в вагон принесут». Чувствую, он все знает. Я показал ему билет, номер вагона и номер места... Он опять убежал. Владыка выходит, отдает мне пакет. Вышли мы с ним... Я и рассказываю ему эту историю... А он: «Да что ты сделал? Ты же все дело испортил. Это самый агент и есть...» Я говорю: «А чего же его держат?» — «Попробуй, выгони его... Давай пакет, тебе уже нельзя ехать...» Обиделся на меня... Ну, и я себя неловко чувствовал... Вернулись мы. Пошел он к митрополиту Петру. Через некоторое время возвращается. «Да, не надо ехать, — говорит, — митрополит Сергий позвонил, сам сюда едет». Так все это и кончилось... А то еще был такой случай.
38
Иподиакон
Поехал я в Ярославль к митрополиту Агафангелу с поручением от Владыки Серафима. Повез пакет. Он, меня посылая, сказал: «Там увидишь по обстановке. Если нельзя будет к митрополиту, зайди к секретарю, отцу Николаю Розову и передай пакет». Ехал я на пароходе. Пароход медленно тогда очень шел, всю ночь... Трамвай в Ярославле подходил к самой пристани. И вот я сажусь в трамвай и чувствую себя, как под прожектором... Сел я в последнюю дверь... Толкался там, едва забрался... А потом, думаю, зачем это я?.. Ведь недалеко идти-то — всего две остановки... Стал я выбираться... Тетка какая-то говорит: «Что ж ты, парень, лез, лез, а теперь — назад». Выскочил я и почему-то сразу под прикрытием вагона побежал... Страх на меня напал какой-то... Побежал под мост... Там за мостом лестница налево... Выбежал на бульвар... И когда поднялся на бульвар, только тогда пошел спокойно... А потом, когда меня в Угличе на допрос вызывали, говорят: «А вот вы должны были поехать от митрополита Петра к митрополиту Сергию... А потом вас в вагоне не оказалось». Вроде бы я сделал преступление. А я: «Так я же не поехал. Преступления-то я не сделал. Да еще и неизвестно, преступление ли это было...» — «А вот второй, — говорят, — случай в Ярославле. Мы вас там встретили, и вы в вагон сели, в трамвай... А только в трамвае вас не оказалось...» — «Не в невидимку же я превратился...» Это уже была подготовка к моему аресту. В двадцать седьмом году меня арестовали. Дали три года, а отсидел я два... В двадцать восьмом году умер митрополит Агафангел. Но, по-моему, еще до его смерти Владыка Серафим был выслан в Могилев. Он там жил в каком-то монастыре. С ним находился Ваня, послушник Покровского Углического монастыря. Потом Ваня этот тоже был в заключении... И вот в двадцать девятом году, в конце срока, сидел я в Кеми, в пересылке, работал там на лесопильном заводе... И прибывающие заключенные два раза меня вызывали: «Фамилия твоя Ярославский?» — «Ярославский». — «Самойловича знаешь? Владыку Серафима?» — «Знаю». — «Так вот он сидит в Бутырках, ждет соловецких лагерей. Просил тебя встречать прибывающие этапы, может быть, он поедет». А еще один мне сказал, что Владыка ждет себе высшую меру или десять лет, чем я очень был рас-
39Часть I
строен... А там тогда много духовенства сидело. Помню, был отец Александр, архимандрит, настоятель Семиезерной пустыни из Казани. Я с ним был несколько знаком. Разговаривал с ним нередко... И как-то хвалил я ему своего зятя — протоиерея Александра Лебедева, он ведь тоже служил в Казани. А отец архимандрит мне и сказал: «Что ты сестру-то свою не похвалишь? Хорошо ему быть строго православным, имея такую жену, которая говорит: "За меня не беспокойся, только не криви душой". А другие, как батюшку посадят, так они в истерику, матушки-то. А она: "Не беспокойся, только не криви душой..."» А как новый этап к нам пригонят, мы все спрашивали священников, да и дьяконов, как там на воле? Молятся ли за советскую власть? И вот этот архимандрит Александр, помню, когда его спросили: молитесь ли за власть? Он говорит: «В самое "ДО" берем...» А то еще был там с нами владыка Нектарий (Трезвинский), викарий Вятской епархии, епископ, по-моему, Ярангский... Он был одно время наместником Александро-Невской Лавры. Встретился я с ним там, в кемском пересыльном пункте. Смотрю, кто-то такой в духовной одежде, в подрясничке, в скуфеечке, сапоги — колет лед у нашей столовой, у кухни лагерной... А вообще-то, у нас архиереи все больше с метелочками ходили, разметали снег на панелях. Ну, лопаткой немножко... А тут вижу, какое-то духовное лицо так старается, колет лед... Я его спросил: «Батюшка, вы в каком сане будете?» — «А вам, — говорит, — какое дело?» — «Да я, — говорю, — сам из духовных немножко... Правда, я не духовный сам-то... Но сын священника, был иподиаконом у Владыки Серафима...» — «А, — говорит,' — из Углича, значит?» Оказывается, он многих там знает... «А я, — говорит, — иеродиакон». Ну, так я его и звал — «отец иеродиакон». Были у нас хорошие с ним, дружеские отношения... Шутили мы с ним иногда. Духовенство тогда находилось почти все вместе, в одном бараке. Правда, там и другие были, гражданские лица... Великим постом песнопения мы пели — «Покаяния отверзи ми двери», «На реках вавилонских»... И вот этот мой знакомый «отец иеродиакон» управлял нашим хором. И я помню, какой-то Владыка ошибся, а он ему кулак к носу подносит. Я после ему говорю: «Ведь это неудобно, отец иеродиакон, так с архи-
40
Иподиакон
ереем-то обращаться». — «А что же он? Уж взялся петь, так пой». И так дожили мы, это зимой было дело, до весны. Весной убирают снег. А я стоял и разговаривал с одним священником, заключенный тоже, конечно. Сторожем он был. Разговариваю я с ним, а там везут на санках снег. И сзади вот мой знакомый «иеродиакон» лопаткой этот снег подпирает. А ^мой знакомый сторож, батюшка, кланяется и говорит: «Здравствуйте, Владыка!». Ая говорю: «Который же тут Владыка?» А он: «С лопатой-то». Я ему: «Так это же иеродиакон». — «Что ты?» — говорит. «Так я ж, — говорю, — его знаю». «Ая, — говорит, — с ним рядом сплю». Так я смутился... На обратном пути, когда они с санками возвращались, этот батюшка говорит: «Владыка, что же вы невинных людей в заблуждение вводите?» А он улыбается... Действительно, архиерей... И стал я от него бегать... Как увижу, что идет Владыка Нектарий, так я от него бегом... А потом как-то встретился с ним нос к носу, бежать уже некуда... «Владыка, простите меня... Что я вас называл иеродиаконом... Вы ведь меня ввели в заблуждение...» А он: «А почему ты решил, что я действительно иеродиакон, не посомневался?» — «Да вот вы уж очень работаете-то не по-архиерейски... Архиереи так не работают...» — «Да, они все лодыри», — говорит... А потом оказывается, я уже после слышал от своего двоюродного брата, Державина Александра Михайловича, московского протоиерея, а его, Владыки, товарища по академии, — что он потонул... Его сделали доставщиком посылок на Соловецкий остров... Наверное даже, жулье, его и толкнули... Утонул в Белом море... Сидел там с нами епископ Глеб, по-моему, фамилия — Покровский. Викарий Рязанской епархии, епископ Михайловский... Было это вскоре после моего прибытия в Кемь... Однажды возвращаюсь я с работы в барак, смотрю все духовенство какое-то такое напряженное... Задумчивое такое... О чем-то тут говорят... Я спрашиваю: «Что такое?» — «Владыку Глеба освобождают. И он не знает, куда ехать. Послал митрополиту Сергию телеграмму, куда он может, какой ему город избрать — ответа нет». И я говорю Владыке Глебу: «Владыка, а возьмите Кашин. Этот город недалеко под Москвою, на железной дороге. Владыка Иосиф из Кашина переведен в Могилев. Я знаю, епархия... кафедра там свободна...»