Дни пропадает на ней.
Шумят птичьим гомоном степные озера. Валом идут с теплого моря, гнездятся тут гуси, утки, лебеди.
Пустил князь с руки белого кречета — злобную и красивую птицу северную. Пером чист он и гладок, черные глаза, как бусинки, горят. Здесь, в степи, кречету ноги в воде держат — не любит жару, ноги свои рвать от нее начинает. Но даже норовистая эта птица привыкает к неволе. А человек? А ты, князь?
Легко взмыл в поднебесье ширококрылый хищник и сразу ринулся камнем на запоздавшего селезня. Свистом резнули воздух утиные крылья, помчался селезень к озерку, но опрокинулся, срезанный острым когтем. А кречет уже подхватил его и тяжело полетел с добычей. Над камышами колыхалась стайка легких утиных перьев.
Снова ушел кречет в подоблачье и долго-долго кружил над камышовым озером. На нем суетились утки, в камышах гоготала гусыня, не спеша низко прошли над водой два белых лебедя — даже в полете они горды и неторопливы. Опустились, взбуравив воду, на середину озера и поплыли, тихо курлыкая.
Должно быть, их высматривал кречет. Стрелой просвистел он над первым лебедем, но тут же был отброшен ударом могучих крыльев птицы. Взмыл кверху и снова ринулся на лебедя, вытянув когти. Лебедь быстро и сильно отбивал хищника ребрами крыльев, и не мог кречет пробиться сквозь удары.
Святослав подивился ловкости и силе гордой птицы — привстав на воде, она грудью встречала кречета. К ней с тревожным кликом подоспела другая, и кречет торопливо полетел прочь. Он сел прямо на берегу, тяжело дышал и разевал клюв. А лебеди, торжествующе прокурлыкав, поплыли рядом в камыши.
Святослав залюбовался ими. Чем-то напоминали они половчанку — то ли осанкой своей, то ли спокойной неторопливостью.
Нет, не ее, другую.
Была ли она, эта встреча, не приснилась ли?
Была. Где-то живет на земле девица с глазами, как утреннее небо, и серебристыми тяжелыми косами. Она ждет князя, она зовет его. Она понимает его тоску, знает о его беде.
Представил Святослав — поднимается солнце за дальними лесами, засветились церквей золотые маковки. И вся в бело-розовом, как для свадьбы, стоит печальная девица на городской стене. Ветер шевелит легкое покрывало и нежно касается бледных щек.
Простерла она хрупкие руки и не на князя смотрит, а куда-то вдаль. Битва ей видится.
О ветер-ветрило! Зачем ты так сильно воешь? Зачем же ты мечешь ханские стрелы на крыльях своих легкокрылых на воинов милого лады? Разве мало тебе под облаками веять, лелеять корабли на синем море? Зачем, господине, радость мою по ковылю развеял?В глазах ее мольба и горе.
Смешались в жестокой битве русские и половцы, лица черны от пота и пыли.
А девица тянет руки к солнцу в великой скорби:
Светлое и ласковое солнце! Ты для всех несешь тепло и негу. Так зачем же, господине, ты простерло жаркие лучи свои на воинов милого лады? В безводной степи жаждой стянуло им луки, колчаны закрыло бессильем?Святослав ощутил соленый осадок на губах. Подумал: «Вот так и Ярославна, добрая жена Иго-рева, все глаза на степь проглядела, призывая мужа».
О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь землю половецкую. Ты лелеял Святославовы ладьи на полки Кобяка-Хана. Прилелей же ко мне ладу милого, чтоб не слала к нему слез на море рано поутру…Вздохнул Святослав всей грудью и растянулся на траве, закинув руки за голову. Тихо плыло по небу лохматое рыжее облако, и парил под ним белый кречет.
Надсадно закричала утка в камышах. С тревожным писком пронеслись мимо белобрюхие кулички.
И хорошо было Святославу. Будто сил прибавилось.
Верил он — теперь скоро, очень скоро вернется на отчую землю. Вернется не с опущенными глазами. Принесет он людям сказание о походе в далекую степь, о битве, равной которой не видывала земля.
ПУТНИКИ
Трижды крикнул петух. Крикнул, прохлопал рыжими крыльями и потянул привязанный к ноге шнур. Сердито квокнул, скосил глаз на спящих у потухшего костра людей.
Один из них завозился, поежился, встал.
— Али Саиб приветствует тебя, кочет, — воскликнул человек. — Ты прав: сон приятен, но зачем отдавать ему лишние мгновения жизни. Сохраним их для глаз и ушей своих. Жизнь коротка, а наш путь бесконечен.
Было свежо. Далеко-далеко в тесной щели меж краем степи и темной тучей пламенел восход. Ночь уходила, хоронилась в притихшие ковыли. Недалеко паслись стреноженные кони. Спины их были влажны от росы.
Человек поежился, потянулся, сбрасывая остатки сна. Навалил в костер сухой травы, стал ворошить золу. Заклубился желтый дымок, языки пламени заметались на стеблях.
Человек придвинул кожаную сумку, достал хлеб и мясо. Ломоть хлеба петуху бросил.
— Ешь, чтобы жить, но не живи, чтобы есть, кочет, — торжественно произнес человек. — Конечно, ты мечтаешь, верный спутник мой, о пшеничных зернах. Ты заслужил их, объявляя время своему хозяину. Но сказал поэт:
Есть много людей, на столе у которых в избытке любая еда. И много таких, что ячменного хлеба досыта едят не всегда.Так устроен мир, кочет, и хозяин твой — путник в этом мире.
Человек откусывал хлеб и мясо, медленно жевал. Петух жадно выклевывал ломоть.
Из-за тучи выглянул гребешок солнца. Он зажег золотом край тучи, золотые нити, лучей уперлись в небесную высь.
Встревоженно фыркнул конь и запрядал ушами. Налетел ветер, зашуршали, заколыхались травы. С широкого листа скатилась крупная росинка в щепотку цветка. Человек прикоснулся к цветку, глаза его засветились улыбкой.
— Капля росы в цветок закатилась, и вспыхнуло солнце в чаше цветка. Люди — росинки в цветущем поле, в них отражается целый мир. Поднялся другой путник, высокий белобородый старик в заморском халате и чалме.
— Вставай, кузнец, — толкнул он спящего товарища.
Тот разом сел, потряс головой и протер глаза. Он был в длинном синем плаще с чужого плеча. Вздрагивая от холода, придвинулся к костру, сунув руки почти в огонь.
— Далеко еще?
— В Киеве говорят: накорми, напои, в бане помой, а потом выспрашивай, — ответил Али Саиб и отрезал спутникам хлеба и мяса. Высокий не притронулся к еде, а маленький стал есть торопливо и жадно.
— Занятный ты человек, — сказал маленький, откусывая от ломтя. — Говоришь, всю землю насквозь прошел. А вот скажи — который народ лучше живет?
— Ты хочешь знать, где я был и что видел? Слушай. Я перс, хотя и родом из Бухары. Волны носят меня по океану горестей. У вас на Руси говорят лучше: везде попадаю я, как кур во щи. Плавал я на венецианских галерах, прикованный цепью к веслу, торговал у арабов, был невольником в булгарской земле, воевал в дружине русских князей.
Если где и не был, то забыл, где. Всюду одно: если б был у горя дым, как у огня, — мир бы дымом был наполнен вечно, а если бы радость могла растекаться рекой — она потопила бы землю.
— Как по писаному сыплет, — подтолкнул маленький высокого. — Куда до него нашим скоморохам! Учись, гусляр!
Перс откинул голову, обхватил руками колени. Глаза были полузакрыты:
Долго я шел, но не видел конца земли. Много узнал, но всего узнать не дано. Разные люди живут под небом одним. Разные песни поют на своих языках. Есть племена — у них лица от солнца черны. Есть племена — у них лица от снега белы. Зачем же их разными создал творец? Зачем же он дал им сердце одно? Сердце одно и землю одну. Она велика — но тесно людям на ней. Небо обширно — но тесно людям под ним. Сердце мало — но тесно ему в груди. Смири свое сердце — и будешь спокоен и мудр.