— Я могу помочь.
Аля вздрогнула всем телом и вскочила: она и в самом деле забыла, что не одна в доме. И как ему удалось бесшумно пройти по скрипучим коридорным половицам? Молчание ее Миша, очевидно, принял за согласие, подошел ближе.
— Сядьте, как сидели, Алевтина, — тихо велел он.
И Аля вдруг послушалась. Странно, она никогда никому не позволяла собою командовать. Да и к просьбам мужским относилась настороженно. А тут почти незнакомый мужчина велел ей сидеть, как сидела, и она безропотно, не раздумывая, подчинилась. Словно была в его голосе особая нота, только для нее предназначенная, с ней созвучная, подчиниться которой было не то чтобы радостным, а само собой разумеющимся. Это было что-то по-настоящему новое в ее жизни, не поддающееся осмыслению. По крайней мере, вот так, с наскока. А может, и не следовало осмысливать? Не лучше ли закрыть глаза и отпустить чувства по течению, как отпускают старый охотничий обласок на стрежне реки?..
Осторожные пальцы легли на ее шею, сдавили слегка, словно прощупывая, пробежались к плечам. Проведя ладонью от затылка до седьмого позвонка, гость хмыкнул, слегка повернул и наклонил ее голову да принялся за дело. Умелые чувствительные пальцы затанцевали на ее плечах. Каждое, даже самое легкое, движение попадало точно в цель, будоража застоявшиеся мышцы, разминая сотканные физической работой и недоброй памятью узлы, расслабляя и высвобождая. Так капли дождя стремительно стучат по иссохшей, затвердевшей под немилосердным солнцем земле, возвращая ей податливую мягкость. И Аля чуть было не застонала от удовольствия, слегка прикусив губу.
— Не надо сопротивляться, я не сделаю плохого, — проговорил Миша, и она снова послушалась, опустила голову, уронила руки на стол, закрыла глаза и отдалась — не ласке, нет, скорее, ремонту, умелому и чуткому. Миша словно чинил ее тело, так же деловито и уверенно, как точил ножи. Если бы сталь могла чувствовать, она бы поняла Алю. «Починка» длилась долго, хоть починяемая и не замечала времени. Наконец Миша точным движением провел по шее, словно проверяя напоследок, все ли в порядке, и удовлетворенно хмыкнул.
Теперь Але хотелось только одного — спать.
— Там… на кухне поешьте чего-нибудь… — пробормотала она, с трудом поднимаясь со стула. — А я, простите… не могу, глаза слипаются…
Пошатнулась, но Миша подхватил ее под локоть, повел в комнату. А мог бы и отнести. Аля была бы не против. Ноги ее не держали. Она с наслаждением рухнула на кровать, мимолетно подумав, что вот совсем одна в спальне с незнакомцем, да еще и в таком состоянии, что не только по морде дать, прикрикнуть строго и то не в силах. Да и как кричать на такого… Он же ребенок. Большой, сильный, ловкий, чуткий… Малыш… Чужаки не подумал воспользоваться ее состоянием. Укрыл одеялом, подоткнул со всех сторон и ушел, ступая неслышно. Не сразу, правда, ушел. Постоял, глядя на мирно посапывающую хозяйку. И в серых глазах его, внимательных и безмятежных, пульсировали зрачки — сужаясь и расширяясь.
Глава 4
Алевтине снилось море. Лениво лизало прохладным языком ее пятку. Лежать на теплом песке под нежарким ласковым солнцем было так хорошо, что Аля никак не могла открыть глаза и осмотреться. А надо было. К тому же пятке стало холодно. Алевтина с детства славилась упрямством, а потому напряглась и распахнула тяжелые веки как ставни. И проснулась, укутанная непроглядной чернотой поздней августовской ночи. Повозившись, втянула высунувшуюся из-под одеяла ногу в уютное тепло, но снова уснуть не сумела. Тогда она поднялась, одернула измятый во сне халатик и пошла на двор по малой надобности.
Из-под двери отцовской, а нынче гостевой комнаты пробивался свет. Аля вспомнила, как Миша укладывал ее в постель, бережно, будто маленькую, и остановилась в смущении. Он был чужим, незнакомым почти, да какое там «почти» — просто незнакомым человеком, странным пришельцем, ночным гостем, у которого ни паспорта, ни иного документа она не спросила. Вспомнив теплое свое расслабление, Аля чуть не вскрикнула от досады, сжала кулаки. Да разве ж можно так доверяться чужому?! А вдруг он окажется бродягой, беглым зэком, грабителем, насильником и убийцей… Да мало ли кем… Людоедом из лесной чащи!
Аля представила, как Миша выбирается из потаенной землянки, распрямляет согнутую от векового сна спину и приговаривает: «Покатаюся-поваляюся, человеческого мясца поевши…», — и поневоле хихикнула. Надо же, до чего додумалась! На смену страшным картинкам, промелькнувшим в воображении, пришли другие. Вот незнакомец стоит, растерянный и жалкий, на пороге ее дома, и с длинных волос его стекает дождевая вода. Вот он не знает, как помыться, и она готова купать его, будто маленького. Вот он ест мед, смешно, по-детски облизывая ложку… Нет, не может он быть ни вором, ни убийцей. Он всего лишь человек, с которым случилась большая беда, страшная, неведомая…