Исидора Ивановича было жаль, как никак коллега и хороший знакомый отца, но случай нельзя было упускать. Теперь можно было пойти и к участковому, но прежде следовало заручиться согласием Миши. Едва дождавшись конца занятий, Аля во всю прыть припустила к дому. Она мчалась как в детстве, когда удавалось получить пятерку, перепрыгивая не успевшие слежаться сугробы и лихо скользя на раскатанных мальчишками ледяных дорожках. Теперь Аля была уверенна, что все образуется. Не может не образоваться, если есть на свете хоть какая-то справедливость.
Зимою в Малых Пихтах темнеет рано. Синие сумерки, отвлекая внимание багряной полосой заката на горизонте, подбираются незаметно, скрадывая снежную даль за рекой. Только «Красный медник» в Правобережье полон огней, а дома поселка неохотно обзаводятся вечерней иллюминацией. Жители экономят на электричестве, по старинке зажигая керосиновые лампы. Лишь на центральных улицах, где расположены школа, Дом культуры, поселковый совет, почта и магазин, горят фонари. Окраинные же улочки и переулки, тесные от сугробов, тонут в чернильной темноте. После заката здесь редко появляются прохожие. А те, кому приходится, нередко берут с собою волкодавов — самую популярную породу в Малых Пихтах.
Аля обходилась без волкодава. Она и раньше-то никого не боялась, а теперь, когда ей самой было кого защищать, и вовсе утратила чувство страха. И потому, когда дорогу ей преградили три смутных мужских силуэта, она даже не сбавила шагу. Посторонятся, куда денутся. Она человек в поселке заметный. Уважаемый. Да и на руку тяжела. И расступились бы, пропустили, но что-то вдруг засбоило в привычном распорядке малопихтинской жизни. Наверняка не было у этих мужиков злого умысла. Ну выпили, ну захотели добавить, а денег не хватало. Вот и вывалили на мороз без определенной цели, наудачу. И наткнулись на женщину.
Может, сначала хотели полтинник попросить взаймы, а потом разглядели в бегущей ладную бабенку, в распахнувшемся на крепкой груди полушубке, в сбитой на затылок пуховой шали, и забыли о выпивке. Другая жажда одолела. И самый бешеный из выпивох, не говоря ни слова, заступил женщине дорогу, ухватил за отвороты полушубка, рывком приблизил к себе, опалил ноздри многодневным перегаром. Аля со всей силы ударила его по рукам — выпустил, но не удержалась на ногах, опрокинулась в сугроб. Завозилась, отчаянно пытаясь подняться.
— Ах ты, сука! — выдохнул бешеный. — Грабли распускать… Щас мы тебя, блядину, уделаем…
Двое других собутыльников, ошеломленных таким поворотом событий, неуверенно топтались на месте, не зная, на что решиться.
— Че стоите, козлы! — накинулся на них вожак. — Вон скирду видите?! Тащите туда эту профуру. Щас она нас обслужит по полной…
Собутыльники, подталкивая другу дружку, неопределенно, как-то боком двинулись к Алевтине, которая уже поняла, что теперь ей несдобровать. В конце концов, молодая, здоровая женщина еще может отбиться от похотливого козла, если он один и не очень уверен в успехе. С тремя ей не совладать. Звериным чутьем уловив обреченность жертвы, собутыльники подхватили Алю под мышки и поволокли к скирде. Нет, она еще не сдалась, принялась неистово извиваться. И вывернулась было из цепких, хотя дрожащих от алкогольного тремора рук, но собутыльникам кинулся помогать бешеный. Он подхватил Алевтину под коленки, впившись сквозь шерстяную ткань теплых зимних чулок в нежную кожу подколенных ямок жесткими, будто ледяные крючья, пальцами. От боли Аля пыталась закричать, но горло ее перехватило и из него вырвался лишь хрип, уже напоминающий предсмертный.
«Не буду жить, — с беспощадной ясностью решила она. — Если эти скоты опоганят меня — кинусь в прорубь… Миша… Прощай, родной, прости…»
Человекоподобные твари, больше похожие на заиндевевших на сибирском морозе павианов, наклонились над ней, торопливо обрывая последние пуговицы на своих ширинках. И вдруг «обезьян» не стало. Аля не поняла, что произошло. Вроде, ветер поднялся. Морозный. Стремительный. Режущий, словно сталь. Закрутил насильников, оторвал от беспомощной жертвы. Увлек куда-то в темную даль Заовражья. Дикий трехголосый вопль огласил окрестности — и стало тихо.