За весной пришло лето. Детей отпустили на каникулы. Учителей — в отпуск. Аля всю весну ждала этого, заранее решив, что они с Мишей отправятся к дяде Илье на заимку. Спать на сеновале. Удить форель в стремительных горных речушках. Купаться на закате в мелководном, прогретом дневным зноем озере. Помогать Илье Семеновичу подсчитывать летнее поголовье маралов и лосей. Увы, этим планам не суждено было сбыться. В начале июня Миша сообщил, что ему нужно съездить в Нижнеярск на неделю-другую, раздобыть радиодетали для кружка и кое-какое оборудование для запланированного длительного туристического похода с кружковцами. Але не хотелось отпускать его от себя даже на полдня, но она понимала, что удерживать мужика возле юбки — себе дороже. Пусть потешится. А когда вернется — летние короткие ночи станут еще слаще. Может, они с Мишей еще успеют и на заимке пожить.
Коротая разлуку в ожидании, Аля развлекала себя мыслями, что жизнь ее дошла до сказочного «и жили они долго и счастливо» и что ей никогда не надоест этот удивительный, самой судьбой подаренный, мужчина. Пусть чужой, непонятный, но до мельчайшей жилочки родной, близкий, любимый. Сейчас даже представить было трудно, что когда-то Алевтина Казарова жила одна-одинешенька, не зная ни пристального, до дна души пробирающего мужского взгляда, ни ласковой тяжести руки, ни веского слова в пустяковом споре. О если бы только можно было, она целовала бы его шрамы день и ночь, не отвлекаясь на разную житейскую ерунду. Целовала бы, да вот он уехал, а она целыми днями слоняется по дому, изнывая от безделья. Даже хлопоты по хозяйству, благодаря стараниям супруга, отнимают теперь не так уж и много времени. А безделье чревато необдуманными поступками.
Так повелось, что спали они с Мишей в ее комнате, а занимался он в — отцовской. По молчаливому уговору, кабинет Вадима Андреевича Казарова, который до появления ночного гостя был почти что мемориальным музеем, стал теперь рабочим кабинетом Михаила Васильевича Скоробогатова. Верная прежней привычке, Аля никогда не заглядывала туда. Даже уборку новый хозяин кабинета делал сам. Но день шел за днем, а Миша все не возвращался из областного города. Как он там? Где остановился? Чем питается? Позвонить бы, узнать, но куда? Хоть бы телеграмму прислал: жив, здоров, люблю. Впрочем, он ни разу не сказал ей заветного этого слова, она лишь сердцем, всей кожей чувствовала — любит.
Ожидание было мучительным. Алю одолевала бессонница. И вот, промучившись до полуночи, она нарушила самой же установленное табу и вошла в бывший отцовский кабинет-музей. В нем царил идеальный порядок. Книги и тетради, некогда принадлежавшие Вадиму Андреевичу, стояли на своих местах. Стояли так, словно никогда и не жил здесь никакой Миша. Впрочем, и гроссбухи Михаила Васильевича были тут же, отделенные от книг Алиного отца пухлой картонной папкой. Словно сомнамбула, по наитию Алевтина вытащила именно эту папку. Опустилась в старое плетенное кресло, положила папку на колени, едва прикрытые подолом легкомысленной комбинашки — ради Миши купила, чтобы казаться еще соблазнительней — и потянула за тесемки, аккуратно завязанные бантиком.
В папке оказались чертежи и таблицы, непонятные Але с ее филологическим образованием. И еще — рисунки, цветные и черно-белые. Много рисунков, сделанных в разной технике: акварельных, карандашом, углем, пастельными мелками. С фотографической точностью воспроизведены были на них планеты и луны, неземные созвездия, обрамленные круглыми, овальными, прямоугольными иллюминаторами, немыслимые ландшафты, невиданные растения, невероятной сложности и изысканного исполнения механизмы, кошмарные твари с клешнями, жвалами и пилообразными челюстями. И округлая голова существа с синими щупальцами вместо волос и голубыми глазными яблоками, в центре которых бездонными щелями зияли узкие зрачки. Это была «мама» Малыша из Мишиной сказки.
Сказки ли?..
Аля вздрогнула, наткнувшись на свой портрет — не тот, первый, который давно оправила в рамку и держала у кровати на тумбочке, а другой, в полный рост и… без одежды. Она невольно сравнила свое изображение с изображением щупальцеволосого создания. Как ни парадоксально, между ними было что-то общее. Аля никак не могла понять, что именно. И вдруг осенило. И тот и другой рисунок сделаны с натуры. Наивная книжная дурочка, она-то была уверена, что Миша гениальный художник, обладающий невероятно богатой фантазией, ярким, детализированным воображением… Полная чушь. У него просто фотографическая память, верный глаз, и великолепная мелкая моторика изуродованных, покрытых шрамами рук.