Так размышляла Алевтина Вадимовна, сидя у окошка на закате летнего дня, когда во дворе закудахтали куры и чьи-то быстрые шаги прошуршали по траве. Не мужские — это Аля поняла сразу. Мелкие, семенящие. Наверное, кто-то из соседей пожаловал, вернее — соседок. За солью или за спичками, а может — просто так, лясы поточить.
Стукнула дверь, и сразу раздался резкий и неприятно высокий голос Нины Петровны:
— Аленький! Ты дома?!
Господи, как только ребята в школе ее вопли переносят? Не даром же кличут Пожарной Сиреной…
— Дома, Ниночка Петровна, — нехотя откликнулась хозяйка дома.
Поднялась навстречу. Пожарная Сирена ввалилась на кухню — толстая, раскрасневшаяся, запыхавшаяся.
— Ах ты бедняжка моя! — немедленно запричитала она. — Сидишь в одиночестве. Скучаешь…
Аля собрала все наличные силы, спросила со всевозможной приветливостью:
— Квасу хотите, Ниночка Петровна? Или, может быть, — чаю?
— Только не чаю! — выдохнула та. — Жара стоит несусветная, будто и не в Сибири живем. У нас еще что, говорят под Нижнеярском тайга горит, весь город в дыму!
Аля поставила перед ней большую кружку, налила квасу из трехлитровой банки, которую всего полчаса назад принесла из погреба.
— Как же так — в дыму, — проговорила она. — Там же Миша!
— Да ничего с твоим Мишей не сделается, — отмахнулась историчка. — Тебе сейчас о себе нужно думать, дорогая…
— А что мне о себе думать? — вяло проговорила Аля. — Я дома сижу, бездельничаю.
— Э-э, милая… — Володина осуждающе покачала головой, словно Аля была ее ученицей. — Женщине в наше время завсегда о себе думать нужно.
Алевтина обреченно кивнула. Похоже, Пожарная Сирена всерьез намеревалась обрушить на нее очередную порцию афоризмов житейской мудрости.
— Теперь есть кому обо мне думать, — на всякий случай уточнила Аля.
— Михаил Васильевич мужчина, конечно, интересный, но, если хочешь знать мое мнение, не пара он тебе.
— Это решать только нам с Мишей, — напряженно сказала Алевтина, а про себя подумала: черт бы тебя побрал с твоим мнением. И чего приперлась, спрашивается? Подругу навестить, скучающую в одиночестве? Так не по тебе же скучающую… Ну ладно, навестила, выполнила моральный долг — и ступай себе с богом.
Однако Володина не спешила уходить. Наоборот. Поерзала на табурете, усаживаясь поплотнее.
— Да-да, конечно, — пробормотала она. — Знаешь, я давно хотела поговорить с тобой, Аленький, — продолжала она. — Да все как-то не получалось… Школа, хозяйство… Да и ты с некоторых пор стала домой спешить…
Историчка нервно хихикнула и испуганно прикрыла грубовато накрашенный рот пухлой ладошкой.
— О чем же?
— О вас! — сказала Володина, не смущаясь откровенной скукой, прозвучавшей в голосе собеседницы. — О Михаиле Васильевиче и о тебе… Ты только не обижайся, Аленький, но, понимаешь, неопределенность ваших отношений бросает тень на наш коллектив…
Аля недоуменно уставилась на нее.
— Это в каком же смысле, Ниночка Петровна?
— Вы же учителя, милочка! — назидательно продолжала Пожарная Сирена. — Дети смотрят на вас. Берут пример.
Это было уже слишком.
— Как же так, бросает тень?! — с яростным недоумением осведомилась Аля. — Половину учебного года — не бросала, а теперь — бросила? Когда Миша поднимал успеваемость в классе — не бросала. Укреплял дисциплину — не бросала. Организовывал кружок — не бросала. А из-за того, что мы с ним пока по объективным причинам не расписаны, значит, бросила?!
— Погоди-погоди, не кипятись! — Историчка замахала на нее ладошками. — Претензий к Михаилу Васильевичу, как к педагогу и общественнику, да и к тебе тоже — у нас нет, но учителя советской школы должны быть безупречны в моральном отношении. Иначе как им доверить ребят?!
Спорить с этой общественницей, председательшей месткома было бесполезно, и Аля только вяло огрызнулась:
— По-твоему — мы аморальны, Ниночка Петровна?
— Ну-у, я бы не ставила вопрос так остро, но ты вспомни, дорогая, у тебя это уже не первый случай в жизни, когда ты живешь с мужчиной не расписанной…