Первый шок прошел, боль отпустила сердце, к Але вернулась способность рассуждать более-менее хладнокровно. Если бы Миша хотел от нее уйти, он бы не вернулся из Нижнеярска. В конце концов, справка о потере паспорта у него на руках, деньги он забрал почти все, какие были в доме, — пришлось даже снять со сберкнижки. Окажись муж беглым преступником, лучшей возможности и представить было нельзя, но он вернулся. Зачем? Чтобы сдержать обещание, данное кружковцам, и сходить с ними в поход? Это на него похоже. Миша всегда выполняет, что обещал. И никогда не лжет. Он никогда не обещал, что останется с ней навсегда, а значит, не связан словом. Вот что страшно…
Надо немедленно его отыскать и вымолить, нет — вырвать у него обещание, что не бросит… Рассказать о будущем ребенке, может тогда дрогнет его сердце? Но можно ли умолить человека, видевшего собственными глазами, как скрещиваются над обреченной планетой испепеляющие лучи бортовых орудий звездолетов Амарогролской империи? Можно ли вырвать слово у того, кого рвали клыками чудовищные обитатели безводных пустошей Салахара? По силам ли ей, скромной провинциальной учительнице, остановить звездного скитальца, который пересек Галактику вдоль и поперек?
Нет, все это чепуха. Глупые бабьи надежды на силу своих слез и неодолимость любви. Не об этом сейчас нужно думать, не на это надеяться. Сейчас важно понять, зачем ему этот турпоход с малопихтинскими пацанятами. Именно в нем вся загвоздка. Спросить у самого Миши? Бесполезно. Врать он не станет, но и отвечать — тоже. А может — не спрашивать? Пойти сейчас к Корнелии Степановне и потребовать, чтобы та запретила этот поход. Все-таки она пока завуч. А если эта потомственная интеллигентка начнет либеральничать, обратиться к историчке Володиной. Пусть Пожарная Сирена проявит принципиальность, коль уж она так беспокоится об их с Мишей моральном уровне. Или еще проще — сообщить Марьину, он обязан не допустить, чтобы находящийся под следствием гражданин нарушил условия своего временного освобождения из-под стражи, или как это у них называется…
Последний вариант настолько понравился Алевтине Казаровой, что она решительно отшвырнула злополучную стружку и вернулась в дом — приводить себя в порядок и переодеваться. Тщательно умылась. Кинулась к комоду, выдергивая все ящики подряд. Потом — к платяному шкафу. Где мое новогоднее платье?.. Ага. Вот оно. А чулочки, туфельки?.. Туточки… Та-ак, эти духи, пожалуй, чересчур нежные… А вот эти — в самый раз. Теперь подвести глаза, оттенить губы… Красотка. Гоголевская панночка.
Аля не собиралась униженно умолять бравого милиционера, чтобы тот удержал Мишу в поселке, пусть этот затянутый в милицейский китель сухарь не думает, что гражданка Казарова в чем-либо раскаивается. Она намеревалась бить влет. Конечно, чтобы добраться до дома участкового, придется пройти через весь поселок, и малопихтинские кумушки потом будут месяц перемывать «учителше» косточки — ишь, вырядилась, будто в театырь — но Але было все равно. Миша должен все оставшиеся дни лета сидеть дома. И тогда уж она постарается донести до дремучего его космического разума всю серьезность положения.
Черт побери, он скоро станет отцом и должен думать теперь не о галактиках и звездных кораблях, а о жене и будущем ребенке! Понятно, что любого мужика тянет в заоблачные выси, лишь бы избежать ответственности за тех, кто рядом, но на то и существуют любящие женщины, чтобы соразмерять высокие устремления любимых мужчин с решением насущных проблем семьи. Кто-кто, а уж она это сделать сумеет. Получалось у мамы, получится и у нее. Не собирается Алевтина Казарова коротать бабий свой век матерью-одиночкой. Не для того в таежной глуши блеснул ей лучик счастья, чтобы снова остаться в беспросветности. И плевать она хотела на любые сплетни и кривотолки.
Когда Аля вышла из дому, закатное солнце едва просвечивало сквозь смолистые колонны кедрового бора, что высился на дальней окраине Заовражья. Мычали коровы, возвращающиеся с пастбища, глухо брякали боталы, щелкал пастуший бич. Але вдруг показался нелепым ее наряд, а цель вечернего вояжа — сомнительной. Она словно собиралась донести на мужа. И все-таки Алевтина не стала возвращаться и только ускорила шаг. Дом участкового стоял на противоположной стороне Малых Пихт, у дороги, ведущей к шахтам и горно-обогатительному комбинату «Красного медника». И если свернуть к оврагу и пройти малозаметной тропинкой, не придется всю дорогу красоваться на глазах у всего поселка.
Аля повернула к оврагу, огляделась — не подсматривает ли кто? Скинула туфли и сняла чулки. Босиком по вытоптанной в травянистом склоне оврага тропке бежать было легче. Фонтанчики прохладной пыли взрывались между пальцами. Обиды, страхи, переживания вдруг отдалились, растворились в вечернем воздухе. Аля словно вернулась в детство. Летние каникулы на исходе — это огорчительно, но скоро начнутся занятия, звонки к урокам, утренние заморозки. Привычный распорядок дня, привычные заботы — и никаких космических страстей. Жизнь вернется в старое русло. Она понимала, что обманывает себя, что никогда уже ничего не будет по-прежнему.