Зайдя к себе в кабинет, он обнаружил, что настольная лампа горит, а в кресле сидит Эррол с телеграммой на розовом бланке в руке и лучезарно улыбается.
«Только что поступила, сэр», — сказал он и протянул ее шефу так, словно это был букет специально для него сорванных цветов.
Маунтолив шумно прокашлялся, словно пытаясь чисто физическим актом прочистить мозг и аппарат восприятия разом. Он боялся, что руки у него станут дрожать, а потому осторожно положил депешу на стол, сунул руки в карманы брюк и наклонился, чтобы прочитать ее, выражая всем своим видом (он, по крайней мере, на то надеялся) не более чем вежливое любопытство.
«Там все как дважды два, сэр», — с энтузиазмом сказал Эррол, словно пытаясь высечь из шефа ответную искру. Маунтолив, однако, прочел депешу дважды, и очень внимательно, прежде чем поднял на него глаза.
«Мне нужно в туалет, — торопливо сказал он, буквально отодвинув с дороги младшего коллегу, — вернусь через минуту, и мы все обсудим. Хотя, конечно, все яснее некуда. Завтра и приступим. Одну минуту, а?»
Озадаченный, Эррол испарился. Маунтолив рванул к туалету, колени у него дрожали. Через четверть часа, однако, к нему вполне вернулось самообладание, и он беззаботнейшей из походок сошел по лестнице вниз, к кабинету Эррола; вошел он без стука, с телеграммой в руке. Эррол сидел за столом, он только что положил телефонную трубку и улыбался.
Маунтолив протянул ему телеграмму и опустился в кресло, обратив с неудовольствием внимание на всякого рода неподобающий хлам у Эррола на столе, личные, так сказать, вещи: фарфоровая, в виде силихэм-терьера, пепельница, Библия, подушечка для булавок, дорогая ручка с колпачком на подставке из зеленого мрамора, свинцовое пресс-папье в форме статуи Афины… Подобное барахло валяется обычно в стародевичьих корзинках для вязания; но, в конце-то концов, Эррол и был чем-то вроде старой девы. Он откашлялся.
«Значит, так, сэр, — сказал Эррол, снимая очки, — я позвонил в протокольный отдел и сказал, что вы хотели бы встретиться завтра с министром по очень срочному делу. Вам, наверно, имело бы смысл надеть мундир, как вы считаете?»
«Мундир?» — слабо отозвался Маунтолив.
«Полная боевая раскраска производит на египтян впечатление совершенно безотказное».
«Посмотрим. Впрочем, да, наверно».
«Они обычно судят о важности того, что вы хотите сказать, по тому, как вы оделись, чтобы это сказать. Донкин нам об этом все уши успел прожужжать, и я думаю, он прав».
«Он и в самом деле прав, мой мальчик». — (Тьфу ты! Опять полез старый дядюшка! Черт!)
«И еще. Вы, наверное, захотите сопроводить устное заявление развернутой aide-meeemoire. [95] Вам придется предоставить им все необходимые доказательства, чтобы подкрепить свою точку зрения, не так ли, сэр?»
Маунтолив кивнул с готовностью. Его вдруг захлестнула волна ненависти к Нессиму, настолько неожиданная, что он сам себе подивился. Причина была, конечно же, очевидна вполне — он вынужден был занять подобную позицию по милости необдуманных действий друга, вынужден начать против него, так сказать, процесс. Один за другим сменились несколько моментальных кадров — Нессим бежит в Дельту, Нессим в тюрьме Хадра, Нессим в кандалах, Нессим, отравленный слугой за ланчем… С египтянами ни в чем нельзя быть уверенным. Собственную некомпетентность они возмещают переизбытком рвения, способным завести куда угодно. Он вздохнул.
«Конечно же, я надену мундир», — сказал он мрачно.
«Я набросаю aide-meeemoire».
«Было бы неплохо».
«Займусь этим через полчаса».
«Благодарю вас. И еще, я хотел бы взять с собой Донкина. Он знает арабский куда лучше моего и мог бы вести своего рода протокол, а потом мы сможем дать в Лондон полный отчет об этой встрече. Пошлете его ко мне, когда он ознакомится с сутью дела. Благодарю вас».
Все следующее утро он слонялся по кабинету, перекладывал с места на место бумаги, понуждая себя сесть за работу. В полдень явился моложавый бородатый Донкин с уже отпечатанной aide-meeemoire и свежей новостью — Маунтоливу назначено на завтра, на двенадцать тридцать. Из-за мелких нервических черт лица и водянистых глаз Донкин казался еще моложе, чем был, и козлиная его бородка выглядела маскарадным излишеством. Он принял предложенную сигарету и стал курить ее быстро, не затягиваясь, как школьница.
«Итак, — с улыбкой сказал Маунтолив, — жду ваших соображений по поводу будущего нашего демарша. Эррол объяснил вам?»
«Так точно, сэр».
«И что вы думаете по поводу сего… решительного официального протеста?»
Донкин глубоко вздохнул и произнес раздумчиво:
«Сомневаюсь, чтобы вам удалось добиться от них в скором времени хоть сколь-нибудь решительных действий, сэр. Король болеет, а потому в правительстве сплошь разброд и шатание, у них и собственных проблем хватает. Все они боятся друг друга и тянут в разные стороны. Я уверен, что Hyp согласится с вами и попытается заставить Мемлика действовать согласно вашему заявлению… но… — Он втянул задумчиво губы с сигаретой вместе. — Я не знаю. Вы же представляете себе Мемлика. Он ненавидит британцев».
У Маунтолива, совершенно для него неожиданно, стало улучшаться настроение.
«Бог ты мой, — сказал он, — а я ведь даже и не пытался взглянуть на ситуацию в этом ракурсе. Но они же не могут просто проигнорировать нашу ноту. В конце концов, мальчик мой, это же просто завуалированная угроза».
«Я знаю, сэр».
«Я, честно говоря, просто не вижу, каким образом они смогут ее проигнорировать».
«Ну, сэр, в данный момент жизнь короля висит на волоске. Он может, допустим, умереть сегодня же ночью. В Диване он не появлялся уже около шести месяцев. Сейчас все друг за другом следят, всплыли старые распри, да и новых хватает с избытком. Если он умрет, расстановка сил изменится совершенно, и все об этом знают. И прежде всех — Hyp. Кстати, до меня дошли слухи, что они с Мемликом не разговаривают. Был какой-то весьма серьезный инцидент со взятками, которые Мемлик берет с просителей».
«А сам Hyp не берет взяток?»
Донкин улыбнулся едва заметной сардонической улыбкой и покачал головой медленно, с явным сомнением.
«Не знаю, сэр, — сказал он просто, — подозреваю, что все они берут и не брать не могут. Впрочем, возможно, я ошибаюсь. Однако на месте Хознани я попытался бы по крайней мере застопорить ход дела, дав Мемлику солидную взятку. Он до взяток настолько жаден, что стал уже… именем в Египте почти нарицательным».
Маунтолив изо всех сил попытался нахмуриться.
«Надеюсь, что вы ошибаетесь, — сказал он. — Поскольку правительство Его Величества намерено добиться в данном случае конкретных результатов, и я постараюсь добиться того же. Как бы то ни было, поживем — увидим, не так ли?»
Донкин о чем-то все думал, хмурился молча. Посидев еще немного, он докурил и встал. Сказал осторожно:
«Из услышанного мною от Эррола я сделал вывод: Хознани знает, что игру его мы раскрыли. Если это так, почему он не свернул ее и сам не скрылся? Очевидно, он просчитал возможные варианты наших дальнейших действий, так? Раз он не стал суетиться, значит, уверен в том, что в случае чего сможет каким-то образом держать Мемлика в узде. Я всего лишь думаю вслух, сэр».
Маунтолив долго глядел на него, широко открыв глаза. Он все пытался задавить в себе возникшее внезапно, как ему казалось, почти предательское чувство оптимизма.
«Более чем интересно, — сказал он наконец. — Признаюсь, мне это и в голову не приходило».
«Лично я вообще не стал бы впутывать в это дело египтян, — коварно продолжал Донкин. Он явно был из тех, кто подкладывал в школе кнопки учителю на стул. — Хотя, конечно, не мое дело рассуждать о подобных вещах. Мне кажется, у бригадира Маскелина есть самые разнообразные способы улаживать подобные недоразумения. На мой взгляд, было бы много надежней и проще оставить дипломатические каналы побоку и просто-напросто дать нужному человеку немного денег — и Хознани умрет. Это будет стоить не более сотни фунтов».
«Ну что же, большое вам спасибо, — негромко сказал Маунтолив; оптимизм его как-то сразу весь улетучился, уступив место темному водовороту полуосознанных чувств, о которых он, по наивности своей, и вовсе уж собрался позабыть, — Благодарю вас, Донкин». — (Донкин, подумал он злобно, как только начинает говорить о кинжалах и яде, становится ужасно похож на молодого Ленина. Легко убить человека чужими руками и по чужому приказу, будучи третьим секретарем.)