– Ни в чем, – ответила она, но хихикать не перестала.
– Нет, скажи нам. Я не буду сердиться.
– Он… ему нужно произнести важную речь, но ему очень хочется пукнуть…
– Клянусь Вакхом! – воскликнул Хэйвиг. – Она права!
Дукас долго крепился, но затем не выдержал и присоединился к общему веселью.
– О, неужели ты не пойдешь с нами в церковь? – взмолилась девочка. – Ты не знаешь, как там красиво поют, как таинственно подмаргивает пламя свечей, как упоительно пахнет ладаном… – Ей было уже одиннадцать лет, и она была переполнена Богом.
– Мне очень жаль, – ответил Хэйвиг. – Я ведь католик.
– Святым все равно. Я спрашивала папу и маму. Они тоже не против. Мы ведь можем сказать, что ты русский. Я покажу тебе, что нужно делать. – Она схватила его за руку. – Идем!
Он пошел за нею, не понимая, желает ли она обратить его в свою веру или действительно просто хочет показать своему обожаемому дядюшке что-то интересное и красивое.
– Это так чудесно! – Слезы выступили на глазах Ксении, когда она прижала к груди драгоценный подарок к своему тринадцатому дню рождения. – Папа, мама, посмотрите! Хаук подарил мне книгу! Все пьесы Еврипида! И все это мне!
Когда она выбежала, чтобы переодеться к праздничному обеду, Дукас сказал:
– Это поистине королевский подарок. И не только из-за высокой стоимости, это подарок для души.
– Я знал, что она так же любит древних классиков, как и ты.
– Простите меня, – вмешалась Анна, – но, может, в ее возрасте Еврипид слишком сложен…
– Сейчас сложные времена, – ответил Хэйвиг. – Трагические судьбы древних могут укрепить ее сердце, и она мужественно встретит свою судьбу. – Он повернулся к ювелиру: – Дукас, я еще раз говорю тебе. Клянусь, я знаю, что венецианцы в данное время ведут переговоры с другими франками…
– Ты говорил это. – Ювелир кивнул. Его волосы и борода были почти белыми.
– Еще не поздно тебе с семьей выехать куда-нибудь в безопасное место. Я помогу.
– Где может быть более безопасно, чем здесь, за этими стенами, куда не сможет ворваться ни один враг? А если я брошу свою лавку, мы все будем страдать от бедности и голода. А что делать моим слугам и ученикам? Они же не смогут поехать со мною. Нет, мой Друг, нам следует остаться здесь и довериться Богу, – с печальной улыбкой произнес Дукас. – Послушай, дружище, ты совсем не меняешься. Ты такой же, каким я увидел тебя впервые.
Хэйвиг проглотил слюну:
– Я думаю, что не скоро вновь появлюсь в Константинополе. Мои хозяева, учитывая складывающиеся обстоятельства… Словом, будь осторожен. Старайся быть незаметным. Прячь золото и поменьше бывай на улице. Особенно по ночам. Я знаю франков.
– Хорошо, я буду иметь это в виду, Хаук. Но ты чересчур опасаешься. Ведь это же все-таки Новый Рим. Анна взяла их обоих под руки, неуверенно улыбаясь.
– Может, хватит политики, мужчины, – сказала она. – Украсьте улыбками свои постные лица. Сегодня день рождения Ксении. Разве вы забыли?
Хэйвиг вышел от Манассиса весьма озабоченным. Он вернулся назад, в более счастливое время, снял комнату в гостинице, плотно поужинал, лег спать. Утром он хорошо позавтракал. Это было не лишне для человека, которому скоро предстоит сражаться.
Вскоре после этого он переместился вперед, в апрель 1204 года.
Он мог быть не больше чем просто наблюдателем со стороны. Приказ, полученный им, был до неприличия прост: оставаться вне опасности, ни во что не вмешиваться, под страхом сурового наказания не влиять на события. Сделать все, чтобы вернуться живым, так как им нужны сведения.
В городе пылали пожары. Клубился горький дым. Люди, как обезумевшие крысы, прятались в домах или выбегали из них. И везде их ждало одно: убийства, насилия, грабежи, избиения, издевательства. На улицах валялись трупы. Кровь текла по сточным канавам. Матери оплакивали детей, дети с громким плачем искали своих матерей, пока не становились жертвами обезумевших от крови и убийства вандалов. Всех служителей церкви подвергали жестоким пыткам, чтобы они сказали, где спрятаны церковные сокровища. Все было разграблено: предметы искусства, драгоценности рассыпались по целому континенту. И мало что сохранилось в целости. Не думая о культурной ценности сокровищ, варвары выламывали драгоценные металлы и камни, остальное сжигалось. Так погибло многое из того культурного наследия, что хранил Константинополь до этого ужасного дня. И турки были здесь ни при чем. Все сделали крестоносцы.
Таким было начало тринадцатого столетия, которое католицизм называл апогеем цивилизации, ибо именно тогда западные церковники нанесли удар по восточному оплоту христианства. А через полтора столетия, опустошив Малую Азию, турки вошли в Европу.