Менее прозорливый, чем его предшественник, Хишам спровоцировал бурное восстание, которое распространилось и на Испанию. Йеменит в начале своего правления, и потому даже пользовавшийся определенной популярностью, Хишам позже публично поддержал кайситов, которые были готовы удовлетворить его главную страсть – любовь к золоту. Поэтому, передавая им провинции, из которых они отлично умели выжимать все возможное, он получал больше доходов, чем все его предки. В 734 году, через полтора года после смещения Обайды, Хишам доверил управление Африкой кайситу Обайдаллаху.
Внук вольноотпущенника, Обайдаллах был не тем человеком, которого можно было презирать. Он получил хорошее образование, знал наизусть классические поэмы и древние баллады. Принадлежность к кайситам вдохновила его благородной идеей. Обнаружив в Египте только два кайситских племени, он привел в страну тринадцать сотен бедных семей кайситов, создал колонию и прилагал большие усилия, чтобы сделать ее процветающей. Уважение Обайдаллаха к семье своего покровителя было воистину трогательным. Находясь на вершине власти, он не только не стыдился своего низкого происхождения, но и открыто заявлял о своем долге перед Хаджаджем, освободившим его деда. Будучи наместником Африки, когда его посетил Окба, сын Хаджаджа, Обайдаллах усадил его рядом с собой и проявил к нему столько почтения, что его сыновья, с надменностью молодых выскочек, возмутились. Оставшись наедине с отцом, они призвали его к ответу. Они сказали:
– Ты усадил этого бедуина рядом с собой в присутствии знати и курашитов, которых это наверняка оскорбило, и они затаили на тебя злобу. Ты уже стар, и никто не станет обходиться с тобой дурно, да и смерть скоро защитит тебя от всех нападок. Но мы, твои сыновья, имеем все основания опасаться, что позор твоих деяний падет на нас. А что будет, если рассказ об этом случае дойдет до ушей халифа? Разве не разгневается он, узнав, что ты выказал больше уважения этому человеку, чем курайш?
– То, что вы говорите, справедливо, сыны мои, – ответил Обайдаллах. – У меня нет оправданий. Но я больше не заслужу ваших упреков.
На следующее утро он пригласил Окбу и знать во дворец. Он обращался со всеми уважительно, но почетное место предоставил Ибн-Хаджаджу, у ног которого сел сам. После этого он послал за сыновьями. Когда они вошли в зал и в немом изумлении застыли, не в силах поверить своим глазам, Обайдаллах встал и, восславив Бога и пророка, рассказал все, что накануне говорили ему сыновья.
– Призываю Аллаха и всех вас в свидетели – хотя и одного Аллаха достаточно, что этот человек – Окба, сын того самого Хаджаджа, который освободил моего деда из рабства. Моих сыновей сбил с пути истинного Иблис, вселивший в их души безумную гордыню. Однако я заявляю перед Богом, что я, по крайней мере, не виновен в неблагодарности, и хорошо понимаю, чем обязан небесам и чем – этому человеку. Я заявляю это публично, опасаясь, что мои сыновья могут лишиться Божьего благословения, не признавая, что этот человек и его отец – наши покровители. Ведь тогда они будут прокляты Богом и людьми. Я слышал, что пророк сказал: «Проклят будет тот, кто делает вид, что принадлежит к семье, в которой он чужой; проклят будет тот, кто отвергает своего покровителя». Также я слышал, что Абу Бакр говорил: «Отречься даже от самого дальнего родственника или утверждать, что ты принадлежишь к семье, к которой не имеешь отношения, – значит проявлять неблагодарность к Богу». Сыны мои, я люблю вас, как себя, и потому не подвергну вас проклятию Бога и человека. Вы говорили, что халиф разгневается, узнав, что я сделал. Успокойтесь. Халиф – пусть дарует ему Аллах долгую жизнь – благороден и великодушен. Он прекрасно знает свой долг перед Богом и человеком. И я не боюсь вызвать его гнев тем, что вознаграждаю своих друзей. Наоборот, я уверен, что он одобрит мое поведение.