Во времена Мухаммеда в Аравии существовали три религии: иудаизм, христианство и некая форма политеизма. Вероятно, только иудейские племена были искренне преданы своей вере, и только они сохраняли нетерпимость. В ранней истории Аравии гонения были редкими, а когда они случались, как правило, винить следовало иудеев. Христианство насчитывало лишь немногочисленных адептов, и большинство тех, кто исповедовал эту веру, обладали только поверхностными знаниями ее догматов. Халиф Али едва ли преувеличивал, говоря о племени таглибов, где эта религия наиболее прочно укоренилась, следующее: «Таглибы не христиане; все, что они позаимствовали у этой церкви, – привычка пить вино». На самом деле в христианстве было слишком много чудес и таинств, чтобы привлечь такой скептичный и ироничный народ. Епископы, которые около 513 года попытались обратить в свою веру Мундира III, царя Хиры (расположенной у места Древнего Вавилона, основанной около 200 года арабскими племенами), убедились в этом на собственном опыте. После того как царь внимательно выслушал их, один из его придворных что-то шепнул ему на ухо, и лицо монарха сразу приняло выражение глубочайшей скорби, и, когда прелаты почтительно поинтересовались причиной его горя, он ответил: «Увы, я услышал ужасную весть: Михаил Архангел мертв». – «Нет, вы заблуждаетесь, ангелы бессмертны!» – «Бессмертны? – воскликнул царь. – Но вы же пытаетесь меня убедить, что сам Бог умер!»
Идолопоклонники, которых было большинство, поклонялись разным божествам, своим для каждого племени, а иногда и для каждой семьи, но признавали и существование высшего божества, Аллаха, для которого все остальные божества – посредники. Язычники с уважением относились к предсказателям и идолам, но легко могли убить предсказателя, если его прогнозы не сбывались. Также они могли обмануть идола, принеся в жертву газель, хотя была обещана овца, и даже оскорбить его, если он не оправдал их надежд.
Когда Имру аль-Кайс, автор одной из поэм «Моаллакат», отправился мстить племени бени асад за убийство своего отца, он остановился у храма идола Зуль-Халаса, чтобы посоветоваться с оракулом с помощью трех стрел: «Продолжай», «Прекрати» и «Подожди». Отметим, что эта форма предсказания впоследствии была отвергнута Мухаммедом. «Вино, игра в жребьи, стрелования гнусны – дело сатаны. Поэтому устраняйтесь от этого: может быть, будете счастливы» (Сура 5.92). Достав «Прекрати», он решил попробовать еще раз. Но ему трижды выпало то же самое. Тогда он сломал стрелы, швырнул обломки в идола Зуль-Халаса и закричал: «Злодей! Если бы убили твоего отца, ты бы не стал запрещать мне отомстить за него!» Какую бы религию ни исповедовал араб, она, как правило, занимала не самое важное место в его жизни. Куда значительнее для него были мирские интересы – война, игры, любовь и вино. Поэты предлагали наслаждаться сегодняшним днем, потому что смерть не за горами. Это и стало девизом бедуинов. Человек, который проявлял большой энтузиазм, когда речь шла о храбром подвиге или красивой поэме, как правило, оставался холодным и безразличным, если затрагивалась религия. Поэтому к ней поэты, правдивые толкователи национальных чувств, почти никогда не прибегали. Вот что говорил Тарафа ибн аль-Абд: «При жизни ты должен все радости плоти вкусить, превратности я испытал и страшусь повторенья. При жизни будь щедр! Пропивай все, что есть у тебя! За гробом узнаешь, как пьется в державе забвенья»[2].
Однако известны и некоторые факты, показывающие, что отдельным арабам, особенно из оседлых племен, не был полностью чужд религиозный энтузиазм. Например, двадцать тысяч христиан в городе Наджран, поставленные перед выбором, смерть или иудаизм, предпочли погибнуть в пламени, но не предали свою веру. Это произошло в 523 году. Уникальное преследование христиан иудеями привело к абиссинскому вторжению, чтобы помочь христианам. Затем последовало установление абиссинского правления в Южной Аравии. Тем не менее религиозный фанатизм все же был исключением. Правилом являлось полное безразличие или вялый интерес.