Когда я очнулся, меня посетила измена: потерял зачётку. Обыскал весь дом, истеребив всю мокрую земляную одежду — нету! — только налившиеся чем-то изумрудным часы. Вскоре я обнаружил её в заднем кармане джинсов ОФ — в ней и так всё расплылось после того, как этот сегрегат её облевал, но я всё-таки убедил нескольких преподов не брезговать (дескать, документ был утерян в рыжих московских глинах, а впоследствии чудесно обретён) и приложить руку, тем паче, что последний семестр остался. Теперь и эти автографы пошли крягом, а крышка (с закруглёнными почему-то краями) вообще отслоилась…
18.
Сначала нам нужно было просто присутствовать на уроках, впитывая азы педмастерства школьных учтилей. Мы пытались это делать. Сначала заходили в «Дионис», выпивали «по кряжечке», шли в рассадник, отсиживали урок (больше не выдерживали), почти бегом возвращались к пиву, а подкрепившись, трогали домой, чтоб облупиться под корень.
Надо ли говорить, что учтиля, руководители практики и сокурсницы стали нас недолюбливать. Нас вообще каждый раз пускали во храм науки жизни чуть ли не с боем. Дело в том, что мы купили в секонд-хэнде курточки — я-то, как вы знаете, секонды не поощряю, и мою куртку первоначально купила Репа для своего братца, но она ему не подошла и была предложена мне, на что я, учитывая концептуальность цветовой гаммы, сразу согласился: репкина была ярко-красная, офроловская ядовито-жёлтая, а моя хаки-зелёная — и прям в таком виде, дополненным у всех троих отвисшими хаки или камуфляжными «репоштанами», а также шотландскими бородками, осмысленными (презрительно-профанистичными) взглядами и свежим пивным дыханием, заходили в школы с целью учить учителей, сеющих разумное, доброе, вечное, неотделимое в их исполнении от плевел дебильного, злого, сиюминутного… Нас грубо останавливали прям на вахте, потом, выяснив, пропускали, после чего нас несколько раз останавливали уже в коридоре — завуч, директор или какая-нибудь дотошная учителка: «Чего шатаетесь?! Из какого класса?!» — «Ни из какого — мы учтиля!» — «Как-кие ещё учителя?!» — «Практику проходим», — пауза, а потом взрыв: «Вы что только что с картошки?! В таком виде больше не приходите! Здесь между прочим школа, а не…» — «Мы — команда!» — профанистично вскрикивает Репа, подпрыгивая, и мы все втроём — портативный светофор! — подпрыгиваем, визгливо выкрикивая: «Ррё-ххуу!»…
Когда наступила пора проводить уроки, мы перестали приходить туда совсем. Весной началась вторая практика — длинною в месяц и уже в девятых классах, на которой мы были должны реабилитироваться, так как из институда нас всё-таки пока не выгнали. Надо ли говорить, что мы вообще на ней не появились: О’Фролов начал пить безбожно и ежедневно, Репа ушла из дому, сняла какую-то квартирку и долгое время даже мы не знали, где она обретается и какими ещё более тёмными делишками занимается, я не ходил неделю, вторую колебался, но потом всё-таки пришёл с повинной… Странные были дела…
19.
Ещё на первой практике с Репой поздоровалась в коридоре девушка — я удивился и очень её запомнил — она была в прямом смысле очаровательна. Теперь я пришёл, стоял у окна и меня ломало — как тут мерзко, тем более одному, тем более с похмелья, тем более курить охота, а нельзя — через две минуты звонок — и это самое главное — через две минуты надо войти в класс — класс коррекции, своего рода штрафбат — увидеть эти дебильные рожи, поймать эти дебильные взгляды, услышать эти дебильные голоса… Прозвенел звонок, все рассасывались, у соседнего окна стояла девушка, я медлил, она медлила — обернулась — это она! Спортивная кофточка, маечка, подтяжечки, модные штанцы, гриндера — одно это уже было отрадой. Улыбнулась мне и сказала: «Привет». Луноликая молочнокожая большеглазая милашка, а ротик такой невинно-нежный, как у младенца. Светлые вьющиеся локоны, заколочка. Я подошёл. Она спросила, где Репинка. Я честно ответил, что не знаю. А ты что здесь делаешь? Можно на ты? Можно. Я должен вести уроки. В каком классе? В 9-м «Б». Конечно, это был её класс. — «А у нас должно быть контрольное изложение» — «Вот я-то его и проведу» — «У меня книжка есть — можно я с книжки спишу?» — «Нужно, только хоть что-нибудь измени». Так мы и познакомились.
Я пропустил её вперёд себя в дверь, приятно поразившись её походке и вообще шикарной задней части. Это просто блеск! Именно самое то — отклонения от эталона, которые меня не оставляют равнодушным — чуть гипертрофированные бёдра, жумпел хороший, не то что, как выражается Репа, уютный, а я бы сказал, комфортабельный!.. Прости меня, Инна, маленькая… А вы, детки, почитайте-ка лучше своего Толкиена!
Их училка представила меня, села за заднюю парту. Я был одет в офроловские джинсы и свитер — в моём гардеробе вообще не было «приличной» одежды. Мне не раз делали замечания, что сидеть за столом, когда объясняешь новую тему или читаешь диктант, нельзя, но я окинул взором класс — в целом неплохо: примерно то, что я и ожидал (exept Инночка, прилежно приготовившая методичку на первой парте) — сел и погнал. За другой первой партой, той что примыкала к моему столу, сидели две девицы явно проблядоватенькой направленности, что называется бойкие, и, конечно же, долговязые и гололягие. Я начал с ними неформальное несанкционированное общение: обращал внимание на все их идиотские вопросики, более того — отвечал на них таким же полушёпотом, а то и нырял под парту, рассматривая любезно ими предоставленное и расставленное — причём всё это я воспроизводил с поразительно серьёзным лицом, одновременно громко-внятно и выразительно-до-появления-едва-заметного-оттенка-профанации читая текст по абзацам — в конце концов мы познакомились и я передал им под партой сигареты. Училка даже не смогла меня ни в чём упрекнуть — кажется, она со своей «Камчатки» вообще ничего не заметила. Только маленькая, но сообразительная Инна, всё время щекотавшая меня своим лучистым взглядом, всё видела, всё понимала и явно потешалась — с первого дня она стала относиться ко мне немного иронично — значит, есть за что… На губах её пропадает детское выражение, и тут же открываешь, что они что ни на есть полненькие, розовые, безо всякой помады в них есть нечто вызывающее, они как бы подчёркивают сами себя — короче, лучше не смотреть — голова кружится!! Зубы мелкие, ровные и поразительно белые — не та гадость что у америкашек, а просто белые — такая широкая улыбка её очень красивая, даже немного картинная.
Когда она подходила сдавать, уронила свой пакетик — я кинулся помогать ей собирать то, что оттуда вывалилось — среди прочего там оказались диски популярных у продвинутой молодёжи Portishead, Tricky и Moby, а также кассета «Дубового гая», которую я испросил послушать. Она спросила, нет ли у меня нового «Корна» — мы решили продолжить разговор о музыке после занятий — у меня был урок в 7-м классе (за ту практику), а у неё физ-ра.
Встретились на том же месте. Я стоял одиноко, отягощаясь некурением, а она насосилась у своего окна, окружённая сворой симпатичных в общем-то девочек и мальчиков. Я наблюдал: у неё сломалась заколочка, которой она закалывала чёлочку, и её толстоватая подружка, а потом пара пацанов пытались её сделать, но безуспешно, она что-то им сказала, распрощалась, отделилась и направилась ко мне. Умная девочка — у нас таких мало. Я взял из её руки заколку, согнул её о подоконник, исправив, и протянул ей. Она сказала спасибо, и мы пошли на выход.
О музыке продолжили за пивом на лавочке на Кольце. Она сказала, что ей «наиболее нравится» песня «A.D.I.D.A.S» (как мило! намёк (?) понял!), и что она слышала, что Репа играет в «какой-то совсем ебанутой команде», но никогда ничего их не слышала. Я ненавязчиво объяснил, что в принципе я эту шаражку и возглавляю, а ещё мы, «ОЗ», занимаемся литературой и акционизмом (она закивала в знак того, что и об этом слышала), а я единолично пишу так называемые «стихи» и даже иногда прозу. Она сказала, что есть вот такой тамбовский поэт Алексей Долгов, очень классный, ему 26 лет, она его знает и он меня знает по газетным публикациям и мечтает познакомиться. А вообще её кумиры — она с гордостью и трепетом вытащила фотографии — небезызвестные «Беллбой» и «Нервный борщ» — «Знаешь их?». Я сказал, что в принципе знаю, но это мне ничего не даёт и вообще они все классные конечно ребяты, но мы, «ОЗ», между прочим гениальны, а это совсем другой вопрос!.. И вообще ты наверно считаешь, что Моуби с «Морчеебой» — это то же самое, что и Трики с «Портисхедом» — на самом же деле первые двое в отличие от вторых — «пошли они в гумно» (знаешь что это?). И ваще ваш общекольцовский Дельфин — чисто подростковый кайф. Она, конечно, обиделась, а я пожалел и стал заглаживать конфликт рассказом о выступлениях «Корна» и раннего «Беллбоя» в стиле «найди десять отличий».