— Может, подыщем тебе трость? — предложил Сергей. — Такую, знаешь, чёрного дерева, с костяной рукояткой. Есть тут подходящая лавочка — там и трости с клинком имеются, и даже с фляжкой в шафте!
— Где-где? — не понял Казаков.
— В шафте. Это так палка у трости называется. Её делают полой, а внутри — либо шпажный клинок, либо фляга, либо ружейный ствол, однозарядный. Что захочешь, то и сделают, здесь это не проблема.
— Обойдусь как-нибудь. — буркнул, подумав, Казаков. — Я что, по-твоему, инвалид? Просто непривычно, вот и спотыкаюсь.
— Да причём тут — инвалид, не инвалид? — искренне удивился спутник. — Здесь вообще в обычае ходить с тростями. И, кстати, шляпу носить тоже придётся, если не хочешь выглядеть прислугой или городским оборванцем!
Казаков огляделся. Действительно, попадавшиеся навстречу мужчины — из тех, что посолиднее, немолодого возраста — были все до одного с двумя упомянутыми аксессуарами.
— Ну, надо, так надо. — ответил он. — Я что, спорю? Только сначала заглянем в этот твой «Белый Дельфин». Соловья баснями не кормят — помнишь такую присказку?
— И не поят тоже! — весело отозвался Сергей. — Так мы уже пришли, неужели не видишь?
И показал на деревянную, ярко раскрашенную вывеску, изображающую белого дельфина на фоне аквамаринового моря. Дельфин озорно ухмылялся и махал плавником, завывая клиентов в полуподвал, где и располагалось заведение. В левом плавнике он сжимал здоровенную кружку с пышной шапкой пивной пены.
— Деньги-то у тебя есть? — осведомился Казаков. — На халяву тут вряд ли нальют…
— Есть, а как же! — Сергей продемонстрировал собеседнику небольшой, многозначительно звякнувший мешочек. — Только, уж прости, карточки здесь не принимают, да и купюры тоже не в ходу. Платить будем по старинке, звонкой монетой.
Казаков вздохнул и принялся спускаться по стёртым каменным ступенькам.
Когда они выбрались, наконец, из «Белого Дельфина» — если верить настенным часам, проведя в заведении не меньше трёх часов, — Казаков уже иначе смотрел на происходящее вокруг. Дело, наверное, было в самой таверне, в её в обстановке, напоминавшей интерьер ресторанчиков, оформленных в смешанном стиле одесского «Гамбринуса» и «моряцких» забегаловок где-нибудь на набережной Сочи. Сколоченные из цельных дубовых досок столы и скамьи; кружки, глиняные, оловянные, стеклянные, которые шустрые мальчишки в белых фартуках наполняли по первому знакуэлем, сидром или рубиново-красным вином. Монументальный, занимающий половину стены очаг, где на жаровнях и в глиняных горшочках жарились, запекались, тушились на угольях разнообразные деликатесы, по большей части морского происхождения. Сваленные в углу огромные корзины, из которых капала на дощатый пол вода и свисали пучки влажных водорослей, ясно свидетельствуя, что рыбы, креветки и прочие морские гады изъяты из естественной среды обитания не далее, как сегодня утром. Закопченные толстенные балки под потолком походили на бимсы, поддерживающие палубы старинного парусника — а может и не старинного вовсе, а одного из тех, мимо которого они недавно прошли. С балок свисали рыболовные сети, оплетённые канатами стеклянные шары-поплавки и чадящие масляные светильники' — от них потолок местами стал бархатно-чёрным.
Явившаяся на зов хозяйка заведения предложила принести раздвижную ширму, чтобы гостям (Казаков машинально отметил, что его спутника в заведении, похоже, неплохо знают) не мешали прочие посетители. Они были под стать антуражу: не курортники, с любопытством пялящиеся на экзотику, не наскоро перекусывающий офисный планктон — рыбаки, матросы, молодые люди в форме с якорьками и золочёными шевронами, горожане, рассматривающие за чашечкой кофе газеты, все сплошь на незнакомых языках…
От ширмы друзья отказались — народу в заведении было немного, говорили посетители тихо, кружками по столам не стучали. Время шумного застолья, как пояснил Сергей, настанет позже, с закатом солнца — тогда на низком подиуме возле очага появится скрипач, смахивающий на чернявого одесского грека, как их описывал Куприн.
На стенах заведения, так же густо закопченных чадом масляных ламп, дымом из трубок и очага, висели морские пейзажи. А на самом месте Казаков заметил портрет мужчины в капитанской фуражке, с длинным, лошадиным лицом — после недолгого колебания он опознал в нём Александра Грина.
Меню «Белого дельфина» тоже не преподнесло особых сюрпризов. Тётушка Гвинкль (она сама взялась их обслуживать, подтверждая догадку Казакова) выставила на стол большое деревянное блюдо, полное жареной рыбы вроде черноморской барабульки, и второе такое же, но с овощным рагу. Всё это великолепие гармонично дополняли глиняные кружки «капитанского» эля ёмкостью, как тут же объяснил Серёга, в пинту. Под жареную рыбу и рагу они не заметили, как употребили по три, не меньше таких пинт — эль, содержащийся в них был обильно сдобрен корицей и имбирём. И когда Сергей потребовал, наконец, рома — Казаков отнёсся к этому без прежнего энтузиазма. Но — покорно подставил свою стопку, толстого, мутно-зелёного стекла, очень тяжёлую.