По дороге Пётр всё время вертел головой, озираясь по сторонам — всё-таки утренний Зурбаган разительно отличается от вечернего. То он спрашивал о какой-нибудь лавочке или особо приметном здании; то восхищался женскими нарядами (словно сошедшими о страниц иллюстрированных журналов и модных каталогов викторианских времён); привстал на сиденье и замахал несуществующей шляпой, приветствуя взвод таможенных стрелков, марширующих куда-то под командой офицера в синем сюртуке и высоком, с лаковым козырьком, кепи.
До верфи мы добрались быстро, всего за полчаса. Всё же Зурбаган — небольшой город, во всяком случае, но нашим, земным меркам. По дороге нам попались трое велосипедистов — одетые в твидовые клетчатые пиджаки поверх кокетливых жилетов и пузырящиеся на бёдрах бриджи, они старательно крутили педали своих «пенни-фартингов» [1], сидя верхом на огромных передних колёсах. В прошлый раз я таких агрегатов не встречал, как, похоже, и лошадь, запряжённая в наш экипаж — увидев нелепые скрипящие металлом конструкции, несчастное животное захрапело, прижав уши и шарахнулось, отчего фиакр едва не зацепил осью фонарный столб. Кучер предотвратил столкновение, обложив «циклиста» (так, кажется, называли в дореволюционной ещё России любителей двухколёсной езды) здешними нехорошими словами.
На верфи нас ждал «Штральзунд» — заново покрашенный, со старательно отполированными и покрытыми лаком планширем и дельными вещами и надраенной до солнечного блеска медяшкой. Но, главное, конечно, было не в этом, а в паровике, для установки которого пришлось расширить кормовую рубку и примерно вдвое урезать и без того тесный кокпит. Мастер Леру специально для меня приготовил демонстрацию — он заранее раскочегарил маленький котёл, сдвинул рычаг, подающий пар в цилиндры — а когда я вдоволь налюбовался вращающимся винтом и мельтешащими шариками регулятора Уатта, установленного поверх кожуха паровика (здесь он, разумеется, называется по-другому) — дёрнул на обшитую кожей петлю. Вверх ударила струя пара, гудок, переполошённые чайки мечутся над нашими головами — готово!
Впрочем, не совсем, как выяснилось. Для полного завершения работ мастер Леру запросил ещё сутки. Я спорить не стал — специалисту виднее. Мы договорились о назначенных на завтра ходовых и артиллерийских испытаниях — и совсем, было, покинули территорию верфи, как в стороне, возле стоящей на стапеле большой яхты, мелькнула знакомая фигурка.
Простите, мастер Леру… — спросил я у нашего провожатого (корабел взялся проводить заказчиков до ворот) — Вы не в курсе, во-о-он та особа здесь часто бывает?
Корабел нашёл взглядом предмет моего внимания.
— Мадемуазель Зирта, племянница Гросс адмирала? Да, случается, захаживает. На нашей верфи строят яхту для ежегодной регаты Пяти Фарватеров по заказу команды Морского Лицея. Она тоже состоит в ней — вот и интересуется ходом работ.
Я извлёк из жилетного кармана золотую монету.
— Не будет ли с моей стороны неделикатным попросить проследить, чтобы она не приближалась к «Штральзунду» — во всяком случае, пока мы его не заберём?
— Но Зирта — мичман, офицер… неужели вы заподозрили её с чём-то предосудительном?
На широкую ладонь легла ещё одна монета.
— Всё сделаем, господин! — торопливо сказал мастер Леру, пряча неожиданный прибыток в карман. — Не извольте беспокоиться, самолично прослежу!..'
— Вот, держи. Это на первое время, пока мы в городе.
Казаков взвесил на ладони замшевый мешочек,
— Богато живёшь… Откуда столько счастья?
— Помнишь, я рассказывал, как нашёл разбитый корабль?
— У этого… острова Скелета?
— Точно. Вот, это оттуда. Не сами монеты — побрякушки всякие, монеты золотые — не эти, другие. Я их здесь, в Зурбагане поменял, в одной лавочке.
Казаков распустил завязки и вытряс на ладонь несколько монет. Они были большие, глубокого масляно жёлтого цвета и приятно оттягивали ладонь.
— Мой тебе совет: носи лучше деньги в карманах. Тут, знаешь ли, имеется жульё — а из узкого кармана, да по одной монете всё же труднее вытащить, чем все вместе, в кошеле. Да и карманы не будут оттопыриваться.