Это я – фонарик, и я – карандаш, который рисует единственно верную линию в хитросплетениях лабиринта. Не знаю, кто или что двигает мной, но уверена: все, что я сейчас должна делать, – это вслушиваться как можно более внимательно и выполнять то, что чувствую, как можно более точно. Чем дольше я бегу, тем яснее ощущаю ветер, словно в каждом следующем коридоре стоит вентилятор большей мощности. Ветер пахнет солнцем. Что-то заставляет меня обернуться, и я вижу позади себя четкий след босых ног.
Смеюсь – и снова бегу вперед. Облака над головой расступаются, как театральный занавес, а на сцене за ними – голубое небо. Мне становится беспричинно, необъяснимо хорошо, как в детстве, когда бежишь за воздушным змеем, которого тебе все равно не поймать.
Наверное, все дело в том, что эта игра – моя собственная, а не та, в которую пыталась заставить меня играть Эльза. Может быть, девчонка здесь вообще ни при чем?
Стоит мне об этом подумать, как очередной коридор внезапно обрывается, и я выбегаю на просторную круглую поляну, окруженную зеленой стеной. Судя по тому, что отсюда ведут не меньше десятка выходов, я попала в самый центр лабиринта.
В серединке поляны устроилась Эльза. Вид у нее такой, будто она пришла на пикник: сидит на плетеной циновке, любуется небом и пьет воду из пузатой синей бутылки. Серебристая бабочка на смуглом плече поблескивает в солнечных лучах. Рядом стоит корзинка и аккуратно сложен клетчатый плед.
Я пытаюсь отдышаться. Мне хочется высказать Эльзе все, что я о ней думаю, но что-то меня останавливает. Может быть, внезапный порыв ветра, а может быть, то, что я не вижу на ее лице ни тени злорадства или ухмылки. Я молча усаживаюсь рядом. Ее королевское величество изволит обратить на меня внимание.
– Так я и думала. Ты не принадлежишь себе, – говорит она. – Ты принадлежишь ему, просто еще не знаешь об этом. А я – нет. Я не принадлежу.
Вот здрасьте! То «Софья Павловна», а теперь она мне тыкает. Но в ее тоне – только констатация факта, в нем нет ни издевки, ни упрека, ни даже обычного высокомерия.
– Что ты имеешь в виду? Кому это – ему?
– Что ты знаешь о своей специализации? – отвечает она вопросом на вопрос.
Я не обязана отвечать, но мне любопытно, к чему она клонит. В горле пересохло. Делаю несколько глотков из синей бутылки – вода вкусная и свежая, будто из родника.
– Я открываю чужие тайны.
– Открой свою собственную. – Эльза прикрывает глаза.
Ну вот как она умудряется быть такой противной? Дразнит меня, водит за нос, понимает, что я скорее проглочу собственные ножницы, чем примусь ее расспрашивать. Никак не могу понять, то ли она решила надо мной поиздеваться, то ли в самом деле знает обо мне что-то такое, чего я сама не знаю. Уф, как же с ней сложно!
Перевожу разговор на другую тему:
– Эльза, разве я разрешала хозяйничать в моей визитке? Я только дала тебе поиграть с дверью, а ты тут все вокруг перекроила! Как такое вообще могло получиться?
– Умеющий шагать сам выбирает, оставлять ли за собой следы. – Она улыбается и щелкает пальцами.
Следы моих ног, которые до сих пор хранила трава, на глазах исчезают. Все до единой травинки выпрямляются, и спустя несколько секунд уже невозможно разобрать, из какого коридора я пришла.
– Черт, как ты это делаешь? – вырывается у меня само собой.
– Я договорилась. Я не принадлежу ему – говорила уже тебе.
– Кому это – ему?
– Неважно. Ты сама поймешь. Отдай мне открытку самоубийцы – и я тебя выпущу.
– Это шантаж.
Очень хочется добавить: «Что скажет твой отец?!» – но это звучит глупо, ведь я же не ее школьная учительница. И слава богу, представляю, как с ней намучились учителя!
– Я просила по-хорошему. – Эльза срывает травинку и задумчиво жует ее.
В ее голосе нет ни малейших признаков эмоций, словно она читает вслух скучную книгу.
– А как же Кодекс? Взять и запереть человека в открытке, разве «не навреди» к этому не относится?
– Кодекс написан для таких, как ты, а не для таких, как я.
Я даже не возмущаюсь, мне просто смешно. Интересно, в ее возрасте я тоже была такой дурочкой? Больше всего о подростковом максимализме знают спасатели и врачи скорой помощи. «Это ограничение скорости не для такого классного водилы, как я», «я крутой спортсмен, я переплыву эту речку», «запрещающие таблички для дураков, а мы осторожненько».
– Кодекс написан для всех, – говорю я.
Эльза бросает на меня взгляд, который заставляет меня вздрогнуть. В ее черных глазах прячется безумная глубина: в них сразу и азарт, и восторг, и любопытство, и что-то еще – не от Меркабура и не от нашего мира. Она словно увидела живого дракона, который к тому же готов ее слушаться, как служебная собака. Спустя мгновение она прикрывает глаза, и я снова вижу лишь холодную маску Снежной королевы, но этого мгновения достаточно, чтобы я ей поверила. По спине пробегает холодок, будто Эльза вот-вот обернется гремучей змеей, и я напоминаю себе, что она просто девчонка пятнадцати лет, которая слишком много о себе возомнила, и к тому же дочь Магрина – человека, чья специализация – гарантировать безопасность.