Я чувствую себя ужасно. Я наорала на Фишера на пляже две недели назад, а он понятия не имел, о чем я говорю. Я обвинила его в том, чего он не делал и позволила своему гневу взять вверх.
— Он в моем доме, работает над некоторыми вещами в подвале, — небрежно говорит Трип, возобновляя свои покачивания и опять уставясь на океан.
— Немного самонадеянно для тебя, тебе не кажется? Почему ты думаешь, что меня интересует, где он сейчас?
Трип просто смеется и полностью игнорирует мой вопрос. Конечно он знает, что я беспокоюсь, этот чертов мужчина просто телепат и запросто читает мои мысли, и прекрасно знает, что я испытываю чувство вины за то, что только что узнала и хочу извиниться.
Я небрежно выталкиваю себя вверх из качалки, медленно потягиваюсь и медленно, поскольку не собираюсь бежать стремглав прямиком к дому Трипа, стою на террасе.
— Думаю проверить кое-какие бумаги и позвоню сегодня вечером. Ты собираешься побыть здесь некоторое время? — как бы между прочим спрашиваю у него.
Он кивает и подмигивает мне.
— Ага. Думаю, я еще посижу тут, может час или два, прекрасный вид отсюда. Это самый лучший вид на острове. Удачи тебе с бумагами, не беспокойся обо мне.
Похлопав его по плечу, я поворачиваюсь и иду к раздвижным дверям. Трип кричит мне вдогонку, как только я делаю шаг внутрь помещения.
— Запасной ключ под ковриком на крыльце.
Я рычу на него и хлопаю раздвижными дверьми, проходя через всю гостиницу.
Вызывающий раздражение, сующий всюду свой нос дед.
Распахнув дверь в дом Трипа, я слышу тихую лирическую музыку, доносящуюся из подвала. Я тотчас же узнаю песню и мое сердце пускается вскачь. «Storm» Lifehouse была именно той песней, которую я беспрерывно слушала несколько недель подряд, после расставания с Фишером. Тогда, я была словно девочка-подросток с разбитым сердцем, слушая эту депрессивную песню, и воя в подушку от своей боли.
«Если бы я только мог тебя увидеть, всё было бы в порядке.
Если бы я мог тебя увидеть, свет рассеял бы тьму.»
Песня рассказывает о человеке, которого вы любите, но оставляете, и вы тонете, и это было идеальное воплощение той утраты, которую я сама чувствовала после того, как Фишер оставил меня. Эта песня тогда разрывала и без того мое хрупкое разбитое сердца на еще более мелкие кусочки. Слушая ее теперь, я вспоминаю то время, и мне хочется исцарапать себе грудь.
Я двигаюсь, как в тумане, песня тянет меня к себе, словно она несет с собой какую-то магию, испытывая необходимость в этих тихих разрывающих словах, которые преследовали меня во снах несколько месяцев. Я спускаюсь вниз по лестнице, останавливаюсь и вижу перед собой Фишера, который стоит спиной ко мне, в шортах и темно-синей футболке, согнувшись над чем-то, он сейчас работает. Мышцы на его руках бугрятся, пока он шкурит наждачной бумагой дерево, с нажимом ведя вниз, чтобы сделать его более гладким.
Его руки и плечи покрыты пылью от шлифовки, и я вспоминаю то время, когда сидела на нашей террасе и наблюдала за ним, шлифующим очередную вещь, пребывая в полном восторге от него и той красоты, которую он создавал своими руками. Руками, которые работали, не зная усталости, творившими такую красоту из старого куска дерева, которые дотрагивались до меня с нежностью и любовью.
Я иду по направлению к нему, и понимаю, что мое тело на его присутствие реагирует также, как и всегда. Моя нога случайно задевает какой-то кусок дерева, прислоненный к стене, он с грохотом падает, и Фишер вскидывает голову, глядя в мою сторону.
Он с удивлением смотрит на меня, его глаза, как бы ощупывают все мои черты лица, и мне интересно, что он видит на нем прямо сейчас. Песня все еще продолжает звучать, слова кружатся вокруг меня, унося меня обратно в то время, когда я чувствовала себя потерянной и одинокой, так нуждающейся в нем. Единственно... нуждающейся в нем.
«Я утону в твоих глазах, и все будет хорошо».
Его карие глаза внимательно всматриваются в мои, и я вспоминаю о тех временах, когда он точно также смотрел на меня, и ясно меня видел, и видел мои ясные глаза, чистую душу и чистое сердце. Я хочу сказать ему, что я понятия не имею, что я здесь делаю, что я понятия не имею, что я делаю со своей жизнью, и я вообще понятия не имею с тех пор, как он ушел. Теперь, когда он вернулся, я чувствую себя даже более потерянной и поставленной в тупик, словно меня закручивает вниз головой волны посреди урагана. Я не знаю, как мне выбраться и не могу найти свой путь на поверхность.
Бросив шкурку, не говоря ни слова, Фишер плавной походкой идет через комнату ко мне, взяв мое лицо в ладони и обрушивает свои губы на мои, даже прежде, чем я успеваю моргнуть. Его язык скользит в мой рот, и он напирает своим телом на мое до тех пор, пока моя спина не прислоняется к стене. Как только его язык начинает кружить вокруг моего, все мысли вылетают из моей головы. Я хватаюсь за перед его футболки и притягиваю его ближе, мне необходимо больше. Его бедра и пресс, и весь вес его тела давит на меня так, что мне трудно дышать, но меня даже не беспокоит это. Мне не надо дышать, когда он дышит в мой рот, давая мне жизнь.
Я не представляла себе сколько я упустила его вкуса и ощущений до этого момента. Фантазии и воспоминания — ничто по сравнению с реальностью. Я углубляю поцелуй, дегустируя мяту и кофе и что-то еще, что только принадлежит лично Фишеру, мое сердце бьется быстрее, испытывая восторг от его возвращения после долгого отсутствия. Наши языки кружат друг с другом, губы сливаются в одни, Фишер поглощает все, что я даю его губам и языку. Головы двигаются, его руки властно удерживают мое лицо, и мой рот более жестче, исследует его, и он может наказать меня своими губами и языком за это. Я помню каждое мгновение, когда я целовала этого мужчину, и это бесчисленное количество раз пролетает в моей голове, и я теряю себя в нем, забывая все препятствия по-прежнему стоящие между нами. У меня вырывается стон в его рот, он отрывается от меня также быстро, как и начал целовать. Убирает руки с моего лица, и я сразу же чувствую холодный воздух на своих щеках, вместо тепла его ладоней, он отступает на несколько шагов назад, тяжело дыша и нервно проводит рукой по своим коротким, темным волосам.
— Господи, Люси, — бормочет Фишер себе под нос.
Перед моими глазами встает Стэнфорд, так же бормочущий несколько недель назад, но я отгоняю это воспоминание. В бормотании Стэнфорда явно слышался шок и немного раздражения, у Фишера же сквозит неприкрытое желание и потребность.
Стэнфорд. Дерьмо! Какого черта я делаю?
— Люси, я…
Оттолкнувшись от стены, я обхожу вокруг него и подхожу к тому, над чем он работал, не дав ему ничего еще сказать. Мне не нужны его чертовы извинения. Если он начнет извиняться передо мной прямо сейчас, я вывалю ему все свое дерьмо прямо в этом подвале. Я была идиоткой, сошедшей с ума, хотя бы из-за того, что пришла в этот дом, и эта глупая песня, и этот глупый мужчина, бесконечно присутствующий у меня в голове. С широкими плечами и сильными руками, обвивающимися вокруг меня, в которых я всегда чувствовала себя в безопасности и сохранности. Я до сих пор ощущала древесный запах его одеколона, наполняющий мой нос и привкус его рта, отпечатавшийся на моем языке. Мои щеки и подбородок пощипывают от его бороды и мне приходится сделать несколько глубоких вдохов, чтобы остановить себя и не поцеловать его снова. У меня есть парень. Я не должна целоваться с моим бывшим мужем, который видно сейчас собирается мне сказать, что не хотел меня целовать с такой страстью, что я даже черт побери полностью забыла о мужчине, с которым собираюсь строить свое будущее, и о том, сколько боли мне причинил Фишер.
— Красиво, Фишер, — говорю я, проводя руками по вывеске, над которой он работает.
Он любит говорить о своей работе и это самый лучший способ отвлечь его от той гигантской гребаной проблемы, которая вдруг возникла в этом подвале.
— Спасибо, — отвечает он, становясь рядом со мной, но на некотором расстоянии от меня.
Я смотрю на вывеску «Ruby’s Fudge Shop», выполненную замысловатой резьбой с красивым, разбросанным дизайном конфет и других кондитерских изделий, окружающих ее.