— К тому же вы Художник, Виктор Горт. У вас лучше получится. — И, не выдержав, отвел глаза. Тут же испытующе вновь на меня уставился. Мне стоило немалых усилий остаться невозмутимым. Дело в том, что мы оба понимали: совсем иные причины заставляют его уклониться от роли летописца в данном случае. Славный все-таки юноша. Он ошибся в оценке человека, так как хотел хорошо о нем думать, — и теперь стыдился этого! Но астролетчик Бег Третий не умел притворяться, и наградой за мою сдержанность стала непроизвольно осветившая его лицо улыбка — впервые с той минуты, как между нами встала Мтвариса, адресованная вашему покорному слуге.
…Первым из ракеты выскочил Тингли Челл. Тотчас последовал его полный отвращения и ярости крик. И ярость, отвращение были оправданны.
Лопоухие зеленоглазые кролики, бежавшие от громоздких существ, которые вызвали в нас такое омерзение своей жадной торопливостью, — эти загнанные зверюшки сгрудились в освещенном пространстве с видом несчастных безобидных тварей, обреченных на жесточайшее уничтожение. Они обратили круглые умоляющие глаза к иллюминаторам, будто видели в людях последнюю надежду на спасение… Кстати, позднее, когда я спокойно вспоминал происшедшее в ту ночь, возникло много вопросов, ранее в голову не приходивших. Главным для меня, пожалуй, было: неужели природа вложила в «пираний» столь изощренную хитрость и коварство, такую невероятную способность сориентироваться в неожиданно сложившихся обстоятельствах (мы были первыми людьми на этой планете) и в полной мере их использовать?.. Так я и не нашел ответа.
…Когда расстояние между «преследующими» и «преследуемыми» сократилось до полутора-двух десятков метров, «кролики» все разом обернулись к наступающим на них тварям. Те сначала замерли, потом опять двинулись вперед. Нам — всем, кроме Бега, — движения показались вкрадчиво-хищными; он же сравнил их с движениями собаки, которая покорно тащится на властный зов хозяина — зная, что ее ждет наказание, но не смея ослушаться. Да, мы, несомненно, встретились с разновидностью гипноза. Однако, повторяю, ни я, ни остальные не проникли в суть странного явления.
Тингли выбросила из корабля уверенность: сейчас коричневые звери бросятся на «кроликов», и станут давить их широкими мягкими лапами, и топтать, и мять, и брызнет гранатовый сок из пушистых маленьких тел, и померкнут доверчивые изумрудные глаза, и голубая шерстка утонет в рваных ранах каждая в половину нежного бока зверюшки… Здесь факты вынуждают меня оспорить утверждение Бега о якобы неминуемых в рассказе очевидца издержках. Челл, еще не остывший от схватки, в которой вел себя поистине храбро, сумел очень достоверно ее описать. Его повествование было лаконично, эмоционально, образно… Право же, не исключено, что из него мог получиться писатель.
Он закричал от гнева и изумления, убедившись внезапно, что все происходит противоположно тому, как мы ожидали. Это «кролики» нежданно кинулись на медлительных гигантов — словно крысы на выбросившихся на берег китов — и бешено заработали острыми зубами. Так натуральные кролики крошат морковь и капусту. А здесь было мясо, и в нем много алой горячей крови… Самое жуткое: впоследствии мы не обнаружили на костях, которые поспешили убрать подальше от глаз женщины, ни кусочка мяса, ни лоскутка кожи; хищники были так тошнотворно прожорливы и мерзко проворны, что самой малой малости не упустили, издыхая, жрать продолжали.
Практикант бил «пираний» туристическим топориком по головам, стараясь попасть между ушами — он быстро сообразил, что торчащая там острая шишка их ахиллесова пята. Отвратительные в жадной торопливости своей, твари падали, опрокидываясь навзничь, долго еще щелкали частыми зубами. Те, кого не настигла пока карающая десница мстителя, неутомимо рвали несчастных увальней, а они лишь негромко тяжело вздыхали — будто коров доят… Хватит об этих тварях. Они друг друга стоили.
Я люблю людей, но отнюдь не стремлюсь просвещать их на сей счет. (Несомненно, это глупое свойство характера во многом предопределило исход наших с Мтварисой отношений, однако не о том речь.) Вместе с тем я подлинно счастлив, когда вижу, что люди достойны любви.
Следом за Тингли снаружи очутилась тихая, робкая, кило беспомощная Кора Ирви. Она спешила заслонить собой Практиканта, на которого, по ее словам, «ринулись два ужасных чудовища, чтобы растерзать в клочья»… К счастью, Петр Вельд и Бег Третий успели раньше.
Изрядно поредевшие в результате неистового Челлова вмешательства ряды маленьких разбойников ретировались с поля битвы. Покинули его и оставшиеся в живых жертвы… Остается дорисовать картину.
Начисто обглоданные скелеты на красном — ненамного, пожалуй, краснее обычного — песке. Ставший привычным негромкий металлический хруст его под ногами, когда мы торопливо уничтожали следы резни Бесстрашный воин Тингли Челл, с гордостью, смягченной юмором, повествующий о перипетиях сражения, в то время как Кора перевязывает ему царапину на плече… И мечущийся в самой тяжкой из мужских скорбей — скорби непоправимо оскорбленной гордости, попранного самолюбия, безысходного стыда Сол Рустинг: парализованный первым ужасом, он так и не сумел заставить себя выйти из корабля.
Астропилот Бег Третий, у которого были твердые нравственные принципы, подошел к Тингли Челлу, протянул руку, четко произнес:
— Вы достойно вели себя. Я рад, что ошибся в вас. Сначала недоверчиво, затем с просветленным лицом Практикант ответил на рукопожатие. Кора Ирви едва не прослезилась от умиления. Совсем сник, стал похож на бесформенное пятно, удручающе жалкое на фоне Челлова возвышения, маленький чиновник Сол. Я, по правде говоря, несколько растерялся. А «космический мусорщик» поглядел- поглядел на трогательную мизансцену, неторопливо сказал:
— Не следовало, между прочим, вмешиваться в чужие дела… Планета неисследованная, мы в ее экологии, что называется, ни бум- бум, да и вообще Космический устав категорически предостерегает…
— Как бы чего не вышло?! — воскликнул уязвленный в самое сердце Тингли. Кора, конечно, вступилась:
— Ну зачем вы так, Петр Вельд! Посмотрите, какая ужасная рана…
— Я уже смотрел, дорогая Кора, — невозмутимо ответил тот. — Эти чертовы обрубки, что так хорошо горят, имеют весьма отдаленное сходство с настоящими кактусами, только колючки у них, пожалуй, одинаково длинные и острые…
— Все равно они могли его растерзать!
— Так или иначе — Тингли Челл не испугался опасности, — счел своим долгом вмешаться Бег; он хотел быть последовательным. — Никто заранее не знал меру риска.
— Не было никакого риска, — так же спокойно возразил Петр Вельд. — Я тебе уже говорил, что неоднократно и на разных мирах убеждался на собственном опыте: животное всегда старается сделать так, чтобы его путь не пересекся с путем человека, и нападает, только защищаясь, а защищается лишь в том случае, если не может убежать… Ну и еще спасая детеныша. Не думаю, чтобы все это могло нам польстить.
Я увидел лицо Тингли Челла и в который раз пожалел, что со мной нет моей камеры…
Кристалл шестой. УТОЛИТЬ ЖАЖДУ
Давным-давно (хотя Вельд, усмехнувшись, сказал, что восемь и даже десять лет назад — это не «давным-давно») я мучился, выбирая, кем стать — творцом или исполнителем… Надо заметить, что уйма воды утекла с тех времен, когда последнему понятию был присущ некий явно обидный оттенок. Я имею в виду недвусмысленный намек на само собой подразумевающуюся подчиненность Исполнителя Творцу: первый, мол, призван реализовать идею второго, и чем меньше он будет при этом думать, проявлять самостоятельности, тем лучше для дела. Чепуха, согласитесь, получалась! Выходило, к примеру, что если конструктор космокорабля — «творец», то астропилоту, который этот корабль поведет, остается лишь роль «исполнителя»… Но кем в таком случае может быть тот же конструктор в сопоставлении с ученым — специалистом в области межзвездных сообщений? А сам ученый, коль скоро все его теоретические построения держатся на незыблемых законах природы, — не является ли он исполнителем тоже идей, заложенных в мирозданья, или, как говорили древние, «божьей воли»?..