Одним из способов подтверждения такой "любви" являлись мои ежемесячные визиты в графскую резиденцию. Длились они обычно несколько дней и сводились к формальному общению за завтраками и ужинами, да ещё прогулкам по окрестностям на лошадях из отцовской конюшни. Не любил я те визиты, мне претила их однообразная монотонность, но в ходе них я получал от родителя денежное содержание, на которое мог вести привычный образ жизни.
Летом восемьдесят пятого, в июле, я собрался в очередную такую поездку. Кроме соблюдения приличий и получения денег, имелась ещё одна причина для встречи с отцом, не слишком мне приятная, но о ней чуть позднее...
---
- Зачем? Почему ты вдруг решил излить передо мной душу? – Спросил я Эвертона, довольно бесцеремонно его оборвав.
На восково-бледном лице моего напарника мелькнула слабая тень недовольства.
- Тебе ведь очень хочется узнать, что тут забыл человек вроде меня. - Сказал он, не спрашивая, а утверждая, будучи совершенно уверен в собственной правоте. - Профессиональный интерес бывшего констебля, любопытство ищейки, привыкшей везде совать свой нос. Вот я и удовлетворяю твои потребности.
Он взял паузу, раздумывая над словами, которые видимо хотел произнести, помассировал затылок и добавил:
- Тем более, скоро наступит двадцать первое октября, а ты так не вовремя нашёл батистовый платок.
Голову можно сломать с этим Эвертоном! Говорит загадками, скрывает истинные чувства, молчит когда нужно говорить и говорит в те минуты, в которые следовало бы придержать язык. И он тысячу раз прав и про моё любопытство и про то, что я в самом деле не могу вообразить, за каким чертом человек, подобный ему, затесался в края, в которые никто не поедет по доброй воле!
Найджел Эвертон меж тем вынул из кармана жилета большие золотые часы-луковицу, щелкнул крышкой и поставил на край стола. По белоснежному циферблату стремительно бежала ажурная секундная стрелка.
- Время начинаешь ценить лишь осознав, насколько мало его осталось, - задумчиво произнёс он. - Ты прекрасно понимаешь меня, чахоточник.
Я понимал, ещё бы. Моё собственное время почти подошло к концу, но будь моя воля, я наверное перевёл бы стрелки вперед, чтобы сократить и его.
- Случайно или нет, но мы встретились здесь и ты видимо последний человек, которого я вижу в своей жизни. Поэтому тебе придётся выслушать мою отповедь. В ближайшие часы делать нам все равно нечего, а затем может случиться такое, что невозможно будет понять без моих объяснений.
Итак, я сказал "зачем?". Шел третий день моего добровольного заключения с человеком, который вначале словно нарочно старался создать о себе крайне неприятное впечатление, а теперь принялся откровенничать со мной, будто я какой святоша, принимающий исповедь.
Но Эвертон и в самом деле изменился с того момента, как увидел платок в моей руке, превратившись в один сплошной нерв, натянутый в струну.
Утром, после странного диалога у обрыва, он битый час тоскливо смотрел в мутное, покрытое испариной стекло. Эвертон сидел совершенно без движения и лишь едва заметно кивнул, когда я разлил кофе по кружкам. Его оцепенение нарушила только моя неловкость: я случайно сбил локтем его книги и какие-то личные бумаги, разбросав их по полу. Резким движением руки отказавшись от моей помощи, он молча собрал оброненное, после чего механически сгрызя пару сухарей, раскурил трубку и опять вышел наружу.
Бесконечно, монотонно мерил Эвертон своими длиннющими ногами площадку у входа и все думал о чем-то, поглядывая в сторону моря. Когда же табак в трубке Найджела Эвертона закончился, он возвратился и неожиданно, без всякого вступления начал говорить.
Так мы с ним и подошли к той отповеди, так я и спросил его свое «зачем».
Ответив на мои вопросы Эвертон, совершил то, чего я совсем от него не ожидал: вынул из под стола огромную плоскую бутыль темного стекла и спросил:
- Хочешь выпить, Райли?
Я кашлянул. Полковой костоправ при увольнении настрого запретил мне две вещи: пить спиртное и курить табачок. Два самых главных удовольствия, доступных любому служивому, стали для меня недоступными. "Не хочу, чтобы ты раньше времени начал харкать собственными лёгкими", такими были его слова. Я, дурак малярийный, ему поверил. Только какой толк в том, что я третий год не беру в рот ни капли спиртного и избегаю курева? Все одно, скоро кончится именно так - кровавой пеной и смертью от удушья при очередном приступе.