Октябрь, 21е число,
год 1888 от Рождества Христова,
С полуночи и до рассвета
---
- Я очнулся в своей кровати спустя несколько часов. Как оказался в ней, совершенно не помню. Ночное происшествие начало постепенно всплывать в голове и поначалу казалось лишь кошмарным сном, но стоило мне увидеть свои руки с запекшейся кровью, я понял, что кошмар был наяву. В ужасе я вскочил, наскоро умылся и выбежал из комнаты.
В замке царила тишина, я торопливо шел по пустынным коридорам, а редкие слуги при виде меня жались по стенам и отворачивались. "Где мой отец?! Где он, черт вас всех побери?!", спрашивал я всех, кто попадался на пути, не получая ответа.
Я бросился в библиотеку, где лорд проводил большую часть своего времени и не ошибся. Отец, аккуратный, чопорный, ещё более невозмутимый, чем обычно, расположился за письменным столом, а напротив сидела она.
Голову Ирен прикрывала небольшая шляпка с вуалью, совершенно неуместная в помещении, если только не знать о том, какие раны скрыты под нею. Она буквально вжалась в кресло, едва я зашёл и вцепилась в небольшую трость, прислоненную к креслу.
"Мы давно поджидаем Вас, виконт", сухо сказал отец, "но не могу сказать, что рады видеть".
Он взял паузу, видимо ожидая моей ответной реплики, а я, совершенно онемев, просто молчал, ведь сказать мне было нечего.
Лорд де Вер открыл ящик стола и извлек наружу толстый кошелек.
"Здесь триста фунтов и Ваше молчание", произнёс отец, бросая кошелек на стол. "Мы договорились?".
Ирен вынула из рукава маленький, батистовый платок и утерла глаза. Лицо ее скрывалось в тени, но сидела она таким образом, что рука с платком попала под свет и показалось мне, будто я вижу на белоснежной ткани кровь.
"Я не слышу Вашего ответа, мисс?", спросил лорд де Вер.
"Да сэр, мы договорились", трудно, выдавливая слова, сказала гувернантка.
Лорд де Вер дернул за шнурок звонка для прислуги и почти сразу в комнате появился Дункан. Он знал меня с самой колыбели, он единственный, кто посещал меня за все годы, проведенные в Итоне, но сейчас он прошел мимо, словно я и не существовал для него.
Старик подал Ирен трость, помог ей подняться и придерживая за руку, вывел из библиотеки.
Проходя мимо, она поспешно поправила вуаль и сильнее наклонилась, но я успел заметить опухшее от синяков лицо, сбитый на бок нос и края бинтов, покрывающих голову.
Дверь закрылась, воцарилась тишина, звонкая, невозможно совершенная и абсолютная.
"Она не желала продавать своё молчание. Кроме денег пришлось пригрозить такими плохими рекомендациями, которые испортят всю её дальнейшую судьбу", произнес отец. Затем он встал, приблизился и отвесил мне пощёчину.
"Пойдите прочь сударь и извольте не появляться здесь до самой помолвки", сказал он вместо прощания.
Я уехал через пару часов. Уже в Лондоне, закрывшись в квартире словно устрица в ракушке, разбирая вещи, я обнаружил в них серебряный поднос, которым изуродовал Ирен. Тот, кто подложил его, не стал смывать потеки крови с поверхности. Чтобы я помнил.
---
- И у тебя в мыслях не было даже найти её, извиниться? - Спросил я.
Эвертон не стал юлить.
- Честно? Нет, не было. Я думал, тех денег, которые уплатил ей отец, более чем достаточно. У всякого проступка есть своя цена, любое молчание можно купить, вот как я всегда считал. Три сотни фунтов она и за год не смогла бы заработать, так что девчонка ещё и в прибыли оказалась. Моей главной проблемой оставался брак, которого я совсем не желал, поэтому, - тут Найджел Эвертон помялся, явно подбирая слово помягче, - инцидент с той девочкой просто стал её следствием. И никакой поднос не в силах тогда был изменить моё мнение.