Едва эта мысль мелькнула в моей голове, как Эвертон извлек на свет Божий свой револьвер.
Вот теперь точно выстрелит, подумалось мне. Но я в очередной раз ошибся.
- Не волнуйся Райли, это не для тебя, а скорее...
И он постучал пальцем себе по голове.
Дверь в нашу каморку громко хлопнув, раскрылась под ударом ветра и внутрь влетел стремительный поток студеного воздуха. Он, этот поток, закрутился вокруг тощей, длинной фигуры Найджела Эвертона, виконта Балбека, вздымая полы одежды, мучая, дергая волосы на голове его, а моё лицо дробя миллионами ударов мелких, колючих льдинок.
- Неужели ты веришь прочитанному лишь потому, что думаешь будто знаешь одного из писавших? Письма просто повод упрятать подальше нелюбимого сына, который всегда мешал, словно бельмо на глазу! Деньги помутили разум отцу, не мне...
Я собрался было ответить, но, раскрыв рот вновь закашлялся и до того сильно, что не удержался на ногах, свалившись на колени, держась за грудь, в которой неистово колотилось смертельно больное сердце.
Мы и стояли так, в снежном вихре, гулявшем по маяку - Эвертон, прямой и тонкий, словно осина, надменный даже в своём отчаянии и я, на коленях, скрюченный, подобно обгорелому дереву, раздираемый безумным спазмом наступающего приступа.
- Я трус и беглец от самого себя, Райли. Больной, может даже сумасшедший, глупец и дурак. Но все, до последнего слова все, рассказанное тебе, правда. Сам подумай, ты ведь видел платок, ты видел корабль и вспомни наконец, какое сегодня число.
- Я видел просто корабль... - промычал я в перерыве между спазмами. - И какой-то платок, тем более что... ты сам мог его подкинуть... есть же письма...
Эвертон стоял, слегка покачиваясь и взвешивая револьвер в ладони. Всего в нескольких шагах позади него ревела непогода, от таранных ударов прибоя дрожали скалы, а птицы, ещё более сумасшедшие чем мы, надрывались истошным плачем.
- Мне пора, сержант. Она пришла за мной, а бежать больше некуда. Да и незачем.
В его голосе не осталось ни грана надменности или презрения, только страшное равнодушие заведомо обреченного. Неужели он до такой степени поверил ловушке, в которую заманил его собственный разум?! И я наверное, только спровоцировал его своими необдуманными словами. Но тогда по всему очевидно, что сейчас он...
Кашель буквально рванул наружу мои легкие, я упал ничком, протягивая руку вослед уходящему Эвертону, а потом пополз за ним следом и клянусь, никогда в жизни ещё не было мне так тяжело, даже в те безумные дни и ночи, когда я заживо гнил в болотах Иравади. Силы покинули меня на пороге, я зашелся хрипом, а лихорадка узлом закрутила коченеющеее от холода тело.
Эвертон, шатаясь на негнущихся ногах, шёл в сторону набегающих на Лонгстон бурунов. Он и в самом деле решил убить себя, понял я и именно в годовщину того дня, когда погибли та, которой никогда не было на свете и та, кто была его женой. Безумие играло с ним в последнюю игру.
Ветер вдруг затих, катившаяся с неба снежная лавина словно бы замерла, волны успокоились, прекратив свои бесконечные атаки.
В паре шагов от обрыва Эвертон резким, ломано-рваным движением повернулся ко мне и крикнул, нарушая гнетущее безмолвие:
- Райли! Нормальные люди всегда зовут безумцами тех, кто видит мир настоящим!
Он договорил и тишина оборвалась, резко, так же, как и наступила за пару мгновений до того.
За спиной Эвертона с грохотом и страшным треском взметнулась чудовищных размеров черно-серая, пенная волна, которой, казалось под силу поглотить целиком весь остров вместе с маяком. Из облаков снова повалил снег, а ветер понес его прямо на нас. И тогда, вскрывая снежную стену своим крутобоким, неуклюже массивным корпусом, на берег, прямо на Эвертона, накатил огромный корабль, оседлавший морской вал словно всадник непокорного жеребца. Вдоль борта его, огромными, черными с позолотой буквами было написано название, прочтя которое, я испытал могильный холод и подумал, не помутился ли сам рассудком.
«Алекто».
Я крикнул бы во всю глотку, имей хоть немного сил. Ведь такого просто не должно быть, Эвертон лишь безумец и не более!
От страшного потрясения позабыв о недуге, вытирая сочившиеся из глаз слёзы, наблюдал я за происходящим и готов поклясться в том, что на носу того корабля увидел человеческую фигуру. Женщина в чёрном, струящемся на ветру платье, с лицом, покрытым вуалью. Неподвижна, словно статуя, неотвратима, подобно судьбе.
Эвертон шел навстречу кораблю, поднимая револьвер.
- Я здесь и больше не собираюсь бегать от тебя! - Проревел он громовым голосом.
Тело мое скрутил жесточайший спазм, я свернулся клубком.
Раздался выстрел, громкий, подобно пушечному. Куда он стрелял, Господи, куда?!
Я не добежал до него. Не дошел, не дополз, не доковылял. Неважно каким образом я бы это сделал, но я не сделал. Не смог, проклятая Иравади предательски атаковала меня и я как улитка, прячущаяся в скорлупу, не замечая ничего более перед собой, уполз в конуру, служившую нам с Эвертоном пристанищем.
Развернуть пакет из желтой, противно шуршащей бумаги. Разомкнуть сведенные судорогой челюсти. Всыпать ненавистный порошок в оскаленный гниющими обломками зубов рот. Запить блевотного вкуса гадость водой. Ждать.
Еще немного мучения, названного жизнью, вымолено у бога или черта, теперь без разницы. Не мной, хинином вымолено. Моих молитв им мало, они им не по душе.