Воздух напитан влагой, плёнкой покрывшей все вокруг. Достаточно провести рукой по тощему пледу, чтобы ощутить ее мелкие, колючие капли.
Стук в дверь. Или мне лишь почудилось? Конечно, показалось, разве кто может просить гостепреимства на затерянном у северного побережья Британии клочке суши? Не Кеннет же вернулся...
Я уверил себя - послышалось. Тяжелые веки вновь сомкнулись, погружая утомленную плоть в состояние ватной, тугой дремоты. Не сон, не явь, а нечто между ними, застрявшее в царящих вокруг холоде и скрежете, в плеске волн морских и в стонах птиц под облаками. Не встану никогда больше, решил я, так и останусь до бесконечности лежать тут, на узкой и жёсткой кровати и даже приоткрыть глаз больше не наберусь сил.
Но стук повторился вновь и я, говоря по чести, напрягся. Нерешительный такой стук, даже робкий, будто кто-то раздумывал, стоит ли вообще проситься сюда, внутрь.
- Эвертон! - Позвал я и понял, что за ночь порядком осип. - Спустись на минуту!
Он не ответил, наверное голос мой после приступа слишком ослабел.
Так же впрочем, как и мой разум. Ведь я все же поднялся, укутался в одеяло и с трудом сдерживая еще колотящую тело дрожь, медленно направился к выходу.
Сдернув с гнезда засов, я распахнул дверь. В лицо ударил ветер, от натиска его на мгновение заложило уши. Потом, как ни удивительно, стало легче, наверное свежий воздух выбил из меня остатки недавнего приступа. Я даже почувствовал некое подобие бодрости, посетовав на леность, помешавшую мне встать раньше.
Ну конечно показалось, не иначе. Просто ветер дернул колотушку, пристегнутую к двери, а я дурак, в своем малярийном угаре, принял все за чей-то стук! Только вот... Странно, под клювом бронзовой птичьей головы зацепилось нечто светлое.
Неспокойным воздухом приподняло маленький платок с кружевной каймой по краю. Пронзительно белый, он нервно трепетал в такт порывам, словно пытаясь сорваться со своего места и улететь. Я протянул руку и едва успел ухватить этот клочок батиста, прежде чем ветер унес его в даль.
Платок, словно живой дрожал в моей ладони и, казалось, от него исходил легкий, едва уловимый цветочный аромат. Обостренным после приступа нюхом я жадно вдыхал этот стремительно истаивающий запах свежих тюльпанов, а сам думал о нежности ткани, плененной моими заскорузлыми пальцами. Да, подобные вещи могут принадлежать лишь женщинам и при том молодым и красивым, кружащим головы мужчин одним своим появлением.
Как оказался он здесь, каким ветром его сюда занесло? Ведь суша далеко и даже от берега до ближайшего города остаётся ещё много миль. Не измерить, не вообразить путь крохотного кусочка батистовой ткани, прежде чем попал он в руки малярийного бродяги...
Я бережно сложил платок и убрал в карман. Теперь он - моё сокровище, частичка тепла неведомого человека, послание надежды отчаявшемуся, заброшенному на самый край света.
- Сегодня твоя смена, Райли.
Я и не заметил, когда Эвертон успел спуститься вниз. Он стоял на пороге и слегка сощурясь, смотрел на меня. Рукава его рубашки были закатаны и он оттирал куском ветоши масло с ладоней. На вздувшихся после физической работы венах виднелись тёмные пятна - явные следы старых уколов.
От Эвертона мое внимание не укрылось, он нахмурился и быстро скатал рукава.
- Твоя смена, чахоточный. - Сердито произнёс он. - Нечего пялиться. Раз очнулся, пошли, научу тебя обращаться с лампами.
Он все же отвратителен, этот Эвертон, подумал тогда я. Он напоминает тарантула, такой же непроницаемо холодный, почти безэмоциональный и готовый в любую минуту смолоть без остатка своими жвалами...
- Смотри, солдатик. Сюда заливаешь керосин. Здесь рукоятка для регулировки яркости световой дуги. Тут рычаг, по желобу с его помощью ходят сменные линзы, вращай против часовой стрелки. В канистрах топливо и масло. Справа у окна, включатель сирены. Дугу и линзы береги, других не осталось, а скупердяй Кеннет не хочет тратиться на запасные, говорит, мол денег не выделяют. А я то знаю, выделяют и ещё как, просто Кеннет пьяница и все спускает на поганое пойло, которое называет гордым словом виски.
Эвертон закончил показывать механизм и переведя дух, добавил:
- Только никакое виски не пахнет так, как его сивуха. Казнокрад, вот кто наш Кеннет.
- Я благодарен тебе, Эвертон. Если бы не ты...
Он отмахнулся.
- Думаешь, я тебя спасал? Дурак же ты Райли, дался больно... Просто без сменщика трудновато, сдохни ты и замену вовек не найдёшь. Итак вон, охотников на те гроши, что вам платят, не сыскать.
Эвертон стал спускаться по винтовой лестнице. Его откровенность хуже любого вранья, она как тот ледяной душ, которым лечат умалишенных в больницах. И еще его гордое "вам" - словно сам он получает не те же деньги.
- Вот ещё, - бросил он через плечо. - Если увидишь какой корабль, который ведёт себя, скажем так, странно, позови меня.
- Что ты имеешь ввиду?
Эвертон обернулся. Пламя в глубине его глаз вспыхнуло и тут же погасло.
- Ничего. Забудь.
Эвертон спустился вниз, оставив меня в куполе башни наедине с самим собой и механизмами.
Эх, закурить бы сейчас! Пусть бы даже и того дерьма, каким потчевал себя старина Ситарама. Хоть одну трубочку. Но нет, нельзя. Я потянул ставший вдруг тугим воротничок рубашки. Как и манжеты, он не менян уже с неделю, скоро весь изойдет в лохмотья.
Я стер с окна белесый налет испарины. Боже, неужели я до самой смерти обречён видеть то, что вижу и гнить заживо, захлебываясь мокротой в позыбытых всеми краях?
Море гудело, выло протяжно всей своей бездонной утробой. Море вздымалось ртутью серых, пенных волн. Море наверное хотело ответить на мои вопросы, а может, желало задать свои. Бесконечно далеко от меня сливалось оно с небом, которое явно навсегда покинул Господь. Во всяком случае, на Его месте, бежал бы я с этого страшного, одинокого, стонущего ветром неба. И там, где смыкалось проклятое море с опустевшим без Бога небом, в месте, где мог бы быть горизонт, качался парус неведомого судна с людьми, как и все остальные, брошенными в клоаку, под названием жизнь.