Мне не в первый раз бывать под прицелом чьего-то ствола, война научила играть со смертью в гляделки. Но увереннее я себя от этого не чувствовал.
- Откуда он у тебя? – Эвертон буквально выдавил из себя вопрос.
- Платок я нашел. Он зацепился за бронзовую птицу на двери. Может с какого корабля или с берега принесло, всякое случается.
Я старался говорить спокойным, уверенным тоном, чеканя слова. Не знаю, получалось ли у меня, но в любом случае, страху я натерпелся. Спина покрылась потом, при каждом вдохе я чувствовал как шевелится, жжет острым холодом внутренности наконечник той проклятой стрелы.
- Прикончить бы тебя, да сбросить со скалы. Море все спишет..., - сорвался Эвертон на откровенность.
- Как Мак Кормака, да?
Я вдруг понял, что сейчас он очень, очень близок к тому, чтобы выстрелить. Но Эвертон сдержался, одолел свои нервы, снял револьвер со взвода и устало присел за столом.
- Шотландца я не трогал, - тихо сказал он. - Меньше надо было пить, тогда бы глядишь и уцелел...
Эвертон сунул револьвер за груду книг и, поднеся поближе к лицу батистовый платок, вновь принюхался.
- Пахнет тюльпанами, - произнес он. - Подумать только, здесь, в холоде и мраке самого проклятого места во всей Англии, пахнет тюльпанами.
Глаза его подернуло дымкой, губы изломались не то в улыбе, не то в горькой усмешке. Ещё мгновение назад он целил в меня из оружия, которым можно пристрелить слона и явно убил бы, имей на то хоть один повод, сейчас же вёл себя словно обреченный, надломленный человек, у которого не осталось ничего, помимо отчаяния.
Я вновь спросил себя, кто он? Каким ветром меня занесло сюда было ясно, то был всегда попутный ветер безысходности. Но вот Эвертон, его что заставило оказаться здесь?
Я мысленно подвел итоги своих наблюдений, самое время, пока голова еще работает и покуда жив.
Он лет на десять моложе. Его утонченное лицо конечно, частично скрывает и откровенно портит борода, но ведь не настолько же, чтобы не замечать, правильность черт. У него пальцы музыканта. Вернее, человека, который никогда не занимался тяжёлым физическим трудом. Исколотые руки, значит явно баловался морфием. Голова у него периодически болит, он часто морщится и растирает виски и макушку. Еще револьвер; роскошно отделанная игрушка от "Уэбли энд Скотта". Моей годовой пенсии не хватит на приобретение такой штуковины. Несмотря на ломаные, неловкие движения, в нем чувствуются манеры, ощущение собственного превосходства. Будь здесь, в глуши какой-нибудь бедолага отставник или моряк, списанный на берег, я бы не удивился. Но передо мной сидел человек, который явно принадлежал к иному обществу, тому, в котором разъезжают на роскошных фаэтонах, носят смокинги и чопорно ужинают с серебряных блюд за длинными столами.
Эвертон прикрыл веки. Он сидел теперь, откинувшись на спинку старого, чёрного от копоти и сажи стула. Одна рука его сжимала платок, другая бесшумно настукивала какую-то мелодию пальцами на столе, словно касался он неких невидимых клавиш.
Нет, понял я, ничем хорошим наше сидение здесь, на острове, не кончится. Очень скоро произойдёт нечто такое, что изменит наши жизни или наоборот, вернёт их на назначенную некогда дорогу. Эта мысль кольнула меня и прошла, позабывшись до времени.
Потрескивал, играя дровами, огонь в камине. Ветер без устали дудел в дымовую трубу и ломал оконные ставни. Двое брошенных судьбой неудачников теснились в крохотной каморке на краю мира, а в воздухе, насмешкой над их отчаянием, разносился еле уловимый аромат тюльпанов.
---
Джейн совсем высохла. Глаза ее запали, взгляд полон тоски. Она совсем не двигается теперь, лишь часто и прерывисто дышит, да просит воды, когда находит в себе силы говорить.
- Где Эдди, Уолт?
Она спрашивала меня о нём всего пару минут назад и я не смог ей ответить. Да и как ей сказать? Где мне, о Боже, найти сил для ответа?! Эдди умер. Холера доконала его. Теперь подходит очередь Джейн. И она все конечно знает и понимает.
Надежды нет, никто не придёт на помощь. Улицы полны умирающих. Богачи бежали из города, заперлись по своим особняками и замкам, а нам, простому люду, которым битком набиты рабочие кварталы Лондона, остаётся только одно - ждать своего смертного часа.
- Где наш сынок, Уолт?
Когда Джейн произносит эти слова, кажется будто её горло натерто наждачной бумагой. Она спрашивает, напрягая последние силы, зная ответ. Но она хочет услышать его от меня, а я не могу, ведь нет больше сил моих.
Я уже отнёс сына, сдал его тельце падальщикам - похоронной команде, собирающей покойников. От дома к дому, квартал за кварталом, они ходят по улицам, на которых мёртвых больше, чем живых и таскают телеги со своим страшным грузом. Скоро их очередной обход и сердцем чувствую, я принесу им ещё одно тело. Шесть пенни за мертвого ребёнка, шиллинг за женщину, два за мужчину; у падальщиков твёрдая такса.