Уточнять, что кофе должен быть по-настоящему горячим, у Мартына не требовалось. Когда я снял плащ, мой заказ уже ждал на столике. Прихлёбывая обжигающий кофе, я бегло пролистал газеты, но ничего интересного на глаза не попалось. Международный перелёт воздушных шаров официально закончился. В Берлине — точнее, в его окрестностях — благополучно финишировали одиннадцать экипажей. Ещё трое потерпели крушение. Где до сих пор болтались остальные — газетчики не знали и их это нисколько не волновало.
— Надо же, — раздалось над самым ухом, — как летит время.
Рядом со мной стоял Мартын. Когда я в детстве зачитывался английской книжкой про Остров сокровищ, то тамошнего Джона Сильвера представлял именно в его облике. Правда, нога у Мартына была только сломана, но так неудачно, что он всё равно ходил с костылём.
— Да-а, — продолжал тем временем Мартын. — Был Ефимка — да весь вышел. Ефим Родионович, агент сыскной полиции. А давно ли бил мне стёкла из рогатки?
— Во-первых, давно, — ответил я. — Во-вторых, здравствуйте.
— Здоров будь, — сказал Мартын, устраиваясь на стуле напротив. — Откушать пожаловал или по делу купца Золотова?
Я хмыкнул. Слухи, конечно, у нас разносятся быстро, но чтоб настолько…
— Про купца-то откуда знаете?
— Видал случайно, как ты из его лавки выходил, — пояснил Мартын. — Про твою службу слыхал, а еще зеленщик рассказал, будто бы племяш Золотова в канале утоп. Я, конечно, не агент, — он произнёс это слово с ударением на «а». — Но сложить одно с другим сумею. Помнишь, как тебя с рогаткой вычислил?
— Вы мне до самой смерти об этом напоминать будете? — фыркнул я.
— А мне, старику, одни воспоминания и остались, — развёл руками Мартын. — Как кофей?
— Отличный, — похвалил я.
— Это хорошо. А то привезли мешок из Голландии, хвастались, будто самый что ни на есть замечательный, только я ведь бывал в тех краях. Не растёт там кофея. Вот я и решил проверить. Стало быть, можно брать.
Я усмехнулся.
— Ладно, будем считать, что кофе проверить я вам помог. Теперь за вами очередь.
Мартын издал звук, который — будь он раз в десять тише — можно было назвать хмыканием.
— А палец тебе, как и раньше, в рот не клади. Хорошо, Ефимка, то есть, прости старика, Ефим Родионович, с чем пожаловал?
Взгляд у Мартына стал внимательный, с прищуром, будто что-то внутри меня он высматривал. Почему-то в детстве мне всегда казалось, что такой взгляд только бывает у пиратов, чтобы добычу в чужих трюмах видеть. Однако, поступив на службу, я быстро убедился, что таким хищным прищуром каждый второй чиновник может похвастаться.
— Скажите, Мартын, вы племянника Золотова, Андрея, хорошо знали?
— Да как тебе рассказать? — Мартын задумчиво огладил реденькую бородёнку. — Бывал у меня регулярно, но общаться мы почти не общались. Здоровался он всегда вежливо. Вот «до свидания» забывал говорить. Кушать заказывал редко. Цены, мол, у меня кусаются. А сам пятьдесят рублей зараз мог в карты спустить. Нет, не скажу, что он мне нравился. Вот сестрёнка у него — умница, а он — нет.
— Сестрёнка? Вы говорите о Маргарите Викторовне?
— А других, вроде, и не было.
— Ага, — я задумчиво потёр подбородок. — Ну, в отношении неё наши взгляды совпадают. Кстати, она говорит, будто бы вы ей легенду про Петровскую арку рассказывали.
— Я рассказывал? — переспросил Мартын. — Хотя постой-постой. Было такое дело. Она же тут вместе с братом бывала, смотрела, чтобы не заигрывался особо, но сама-то не играла. Чего ей за чашкой чаю скучать одной? Вот по случаю и травил ей всякие байки. Про русалок, про чудеса морские, про маяк этот петровский. Наверно, раза два или три про него пересказывал, ну так это ей-то, барышне, интереснее, небось, чем про девок морских.
Отхлебнув из чашки — уж не знаю, откуда он на самом деле, но в тех краях действительно знали толк в хорошем кофе — я продолжил:
— Значит, рассказывали Маргарите Викторовне. А её брат мог слышать ваш рассказ?
— Так он рядом сидел, — неспешно ответствовал Мартын. — А слушал или мимо ушей пропускал, этого тебе сказать не могу.
— По всему выходит, что слушал, — сказал я. — Что ж, с этим ясно. Значит, говорите, Маргарита Викторовна за братом постоянно приглядывала?
— Получается, так. По крайней мере, последнее время — точно. Он ведь тут, помнится, как-то в дым проигрался. На тридцать тысяч в долг.
— Вот те раз! — удивлённо протянул я. — Было с чего канал прыгать.
— Да нет, с того раза не было. Тут такое дело, шулер у меня завёлся, — Мартын произнёс это так, словно речь шла о тараканах. — И давай внаглую гостей раздевать. А у меня так дела не делаются. Он сыграл да сбежал, а у меня клуб, репутация. В общем, попросили его вон через чёрный ход.
— Не убили? — без особого интереса спросил я.
— Да нет, что ты. Так, рёбра малость посчитали.
Я недоверчиво покачал головой.
— Проверить можешь, — ничуть не обиделся Мартын. — Я тебе по книге посмотрю, какого числа то было, а ты потом на пароходе сверишься. Когда тело грузили, оно ещё материлось.
— Если материлось, значит, живое, — согласился я. — А дальше что было?
— Да ничего не было. Деньги проигравшим вернул все до копейки, и всего делов. Зла никто на меня вроде не затаил.
— Андрею тоже?
— Конечно. Как сейчас помню, две расписки было — на десять и на двадцать тысяч. Я лично обе Маргарите и отдал с извинениями. Они тогда оба заходили, ну, я и улучил момент, чтобы он не видел.
— А почему? — не понял я.
— Потому что у него глаза горели, — пояснил Мартын. — А скажу тебе, Ефимка, ежели у игрока глаза горят, так он до последней копейки отыгрываться будет. Только не отыграется. Азарт в этом деле только помеха. Вот, очень кстати, полюбуйся, — он с недовольным лицом кивнул в сторону дверей.
Я повернул голову. У дверей робко жался оборванец. Явно не из тех, по кому здешние цены.
— Купчик, между прочим, — бросил Мартын. — Тоже в дым проигрался, и всё отыгрываться ходит. Рубль где-то наскребёт, квасу стаканчик закажет и, пока не вышвырну, так и сидит.
Рядом с оборванцем нарисовался официант. Казалось, ещё секунда, и вылетит купчик за дверь, её же головой открыв, но политика открытых дверей у Мартына соблюдалась неукоснительно.
— Деньги есть? — строго спросил официант.
Купчик согласно закивал и получил разрешение пройти. Точнее, просеменить, оглядывая посетителей просящим взглядом. Мол, не дадут ли монетку?
— Погодите-ка, — сказал я. — А я его этим утром видел.
Мартын тотчас щёлкнул пальцами. Официант сгрёб купчика за шиворот, и спустя буквально секунду тот уже сидел у нашего столика. Не за ним, но рядом. Надо бы этого официанта к нам в полицию переманить.
Купчик, скромно потупив глаза, молча ждал. Мне даже жалко его стало, столько покорности в человеке было. С Золотовым бы поделился, что ли.
— Вы не бойтесь, — сказал я. — Вы меня помните? Мы встретились сегодня утром у Гостиного двора.
— Простите, батюшка, запамятовал, — пробормотал купчик, даже не взглянув на меня.
Ну, да ладно, не это главное.
— Нестрашно. Вы шли от Андреевского собора. Так?
— Воля ваша…
— Да или нет?
Уразумев, что это был вопрос, купчик чётко ответил — нет. Шёл он от канала. На Екатерининской увязался за молодой парой. Тут купчик долго и чуть не со слезой стал уверять, что ничего дурного не имел в виду. Пришлось Мартыну на него рявкнуть. По описанию, пара была очень похожа на Золотовых.
— Спешили они очень, — оправдывался купчик. — Еле догнал.
— Зачем? — спросил я.
— Так, денежку малую попросить. Поиздержался я.
— Дали?
— Да. Барышня расщедрилась, двугривенным пожаловала.
Что было дальше, он, увы, не видел. Зажав монету в кулаке, побежал отыгрываться, но никого из игроков в столь ранний час не застал.
— Батюшка, ссудили бы гривенничком, — жалобно попросил купчик. — С утра маковой росинки во рту не было.
— Не давай, — сказал Мартын. — Проиграет всё.