— Скорее всего, — согласился инспектор. — Но, возможно, у него были для этого какие-то другие причины.
— Например, барышня, — усмехнулся я. — Которая решила избавиться от настойчивого кавалера и перебросила его через двухметровую решётку.
— Как версия это вполне допустимо, — неожиданно согласился инспектор. — Но в ней, Ефим, есть два изъяна: слабый мотив и слабая физическая подготовка самой барышни. Она не смогла бы перебросить через решётку даже такого, как наш утопленник. Если только заставила перелезть самому. Вы не заметили у неё в руках, к примеру, пистолет?
— Нет. Да не она это, Вениамин Степанович, — вступился я за девушку. — Стала бы она тогда на помощь звать?
Инспектор покачал головой.
— Ну, звала-то она, положим, не слишком активно, — сказал он. — Другая бы на её месте сиреной завывала.
— Главное, дозвалась, — возразил я. — Всего одним криком, можно сказать.
— Да, это важно, — согласился инспектор. — Но это не объясняет, почему юноша оказался в канале. Почему, Ефим?
Его указательный палец, как револьвер, нацелился на меня, требуя незамедлительного ответа. Вот так сходу у меня была только версия о самоубийстве.
— Не иначе умом тронулся, — сказал я.
Инспектор сложил пальцы домиком и задумчиво уставился поверх них на свою кружку с чаем. Она была достойна особого внимания: размером с пивную, из синего фарфора с золотым узором. Если повернуть её к себе ручкой, то слева красовался герб Российской империи, а справа — императорский вензель. По слухам, это был подарок от самого государя.
— Положим, ум — потеря серьёзная, — констатировал инспектор. — Действительно, есть о чём сожалеть. Опять же, без него глупости всякие легче совершаются. А с чего он так вдруг умом тронулся, вы, конечно, не знаете?
Я пожал плечами.
— Тогда спросите у свидетельницы, — сказал инспектор. — Где, кстати, эта красавица?
— В приёмной, — ответил я. — Семён обещал найти ей что-нибудь накинуть на плечи. Она тоже малость промокла под дождём.
— Вот как? — произнёс инспектор. — Хорошо, зовите её сюда.
Не успел я подняться со стула, как в дверь постучали и в кабинет заглянул Семён. Высокий, на голову выше меня, франтоватый и всегда одетый с иголочки, сейчас он более всего напоминал кота в самом конце марта. Глаза потухли, лапы заплетались, и только грудь, исключительно по привычке, колесом. В руках Семён держал объёмистый свёрток и пару сапог.
— Ну, что там барышня? — сразу осведомился инспектор.
— Плачет, Вениамин Степаныч, — ответил Семён. — Сейчас в приёмной потоп будет почище, чем на улице.
— Только этого не хватало, — проворчал инспектор и отхлебнул чаю: — Что-нибудь по делу есть?
— Так точно, — ответил Семён. — Наш утопленник — Золотов Андрей Викторович, шестнадцати лет отроду, уроженец Нижегородской губернии. Барышня — его родная сестра Маргарита Викторовна. Из других родственников — дядя, он же — отчим, Золотов Артём Поликарпович. Имеет какую-то третьеразрядную торговлю в Кронштадте. Вот… Тело, как вы распорядились, доставили к нам в холодную, а это вот его вещи.
Семён положил на мой стол свёрток, а сапоги поставил рядом.
— Есть что-нибудь интересное? — осведомился инспектор.
— Виноват, Вениамин Степаныч, не смотрел, — ответил Семён.
— Ефим, посмотрите, — сказал инспектор.
Я развернул вещи утопленника на столе. На первый взгляд, тут было всё, что я успел заметить у ограды. Поиск по карманам принёс мне серый конверт из парусины. Внутри оказался лист плотной бумаги, сложенный вчетверо. От воды он нисколько не пострадал.
На листе был карандашный рисунок, выполненный, надо сказать, с немалым мастерством. Я сразу узнал Андреевский собор и угол канала, где недавно искупался. Над каналом, именно там, где утонул этот Золотов, возвышалась гигантская каменная арка. Мне сразу показалось, будто бы я её где-то видел, но никак не мог вспомнить, где именно. По крайней мере, не у собора точно. Ничего подобного там не было.
Под рисунком чёрными чернилами была сделана надпись: «максимальная сила седьмого октября». Буквы были такими мелкими и угловатыми, что поначалу я принял их за орнамент. Сама же надпись мне ни о чём не говорила. Семёну тоже, а вот инспектор сразу нахмурился. Оборотная сторона листа оказалась чистой.
— Это всё? — спросил инспектор. — Ни денег, ни документов, ни предсмертной записки?
— Нет, больше ничего, — ответил я.
— Что ж, придётся работать с тем, что есть, — сказал инспектор. — И, кстати, я хочу сразу обратить ваше внимание на дату.
— Сегодняшняя, — отозвался я. — Может быть, имелась в виду буря этой ночью? Если он собирался топиться, то у него были все шансы сделать это даже не прыгая в канал.
— Но он туда прыгнул, — возразил инспектор. — Причём уже после того, как прошла буря. Это, Ефим, делает вашу версию несостоятельной.
Других предположений у меня не было. Должно быть, это отразилось на моём лице, поскольку инспектор нахмурился и покачал головой.
— Мне это представлялось очевидным, — сказал он. — Впрочем, ладно, это не самая важная деталь. Сообразите по ходу расследования.
Последняя фраза со всей очевидностью подразумевала, что расследование предстоит проводить именно мне. Так оно и оказалось.
Расследование я начал со знакомства с Маргаритой Викторовной. Теперь наконец у меня появилась возможность рассмотреть её как следует.
Барышня была очень худенькой и очень красивой. В белом платье, с прекрасным лицом и ореолом золотистых волос, она казалась мне ангелом. Старый пуховой платок на её плечах, который Семён раздобыл не иначе как в чулане, топорщился в разные стороны, будто ощипанные крылья, но барышню это не портило. Даже напротив, прямо-таки взывало желание выступить на её защиту.
Когда Семён пригласил барышню в кабинет, инспектор любезно предложил ей чаю. Она отказалась. Инспектор кивнул и погрузился в бумаги, всем своим видом давая понять, что всё последующее ему совсем не интересно. Я придвинул стул для посетителей к своему столу.
— Сюда, пожалуйста, — сказал я.
Барышня едва заметно кивнула и опустилась на самый краешек стула.
— Я, наверное, должна вам всё рассказать, — почти прошептала она.
— Должны, значит, расскажете, — уверенно ответил я. — А мы вас внимательно выслушаем.
На моём столе лежала карта Кронштадта, расчерченная подробнейшей схемой ночной засады. Я убрал её с глаз долой. Затем вынул из ящика бумагу, перо и чернильницу.
— Я… — начала барышня и запнулась, неуверенно посмотрев на меня.
— Ах да, простите, — спохватился я. — Ефим Родионович Кошин, агент сыскной полиции. Ваше имя, Маргарита Викторовна, мне известно. Я буду заниматься вашим делом… то есть, делом вашего брата, так что рассказывайте всё смело и без утайки.
Барышня послушно закивала. В её руках появился кружевной платочек. Я даже не заметил, откуда она его вытащила. Не иначе как из рукава. Промокнув глаза, она уже увереннее обратилась ко мне.
— Я должна сразу поблагодарить вас, Ефим Родионович…
— Вы, Маргарита Викторовна, как-то слишком легко делаете долги, — сказал я. — Давайте-ка по порядку. Как случилось, что ваш брат оказался в канале?
— Он прыгнул туда, — тихо ответила барышня.
— Почему?
— Боюсь, Андрей решил покончить с собой, — последовал печальный ответ. — Он к этому давно шёл. Я, конечно, присматривала за братом, но…
— Да, финал я видел. И что же его толкнуло на такой шаг?
Барышня замялась.
— Нехорошо, конечно, за глаза плохо говорить про людей, — неуверенно сказала она. — Только вот по-другому мне и сказать нечего будет, — тут она сделала паузу, после чего всё-таки решилась и выпалила единым духом: — До самоубийства Андрея довёл наш дядя.
— Вот как? — удивился я.
— Наверное, мне лучше рассказать всё с самого начала, — сказала барышня.
— Похоже, так будет лучше, — согласился я.
Барышня снова вздохнула, после чего начала рассказывать: