Покончив с главным блюдом — дуврской камбалой, — Пьер спросил:
— Ну, как идут дела у красавчика сержанта?
Кейт не подала виду, что этот вопрос ее позабавил. Пьеру никогда не удавалось как следует скрыть свою неприязнь к Фрэнсису Бентону-Смиту. Кейт подозревала, что дело даже не столько в необычайно привлекательной внешности Бентона, сколько в одинаковом отношении обоих к работе: сознательно сдерживаемое честолюбие, интеллектуальность, тщательно рассчитанный путь наверх, опирающийся на уверенность, что поскольку их работа приносит пользу правоохранительной деятельности в целом, это в конечном счете будет признано и отмечено быстрым продвижением по службе.
— Да вполне нормально. Пожалуй, чуть слишком старается угодить, но ведь мы все тоже старались, когда А.Д. нас к себе взял, разве не так? Нет, он вполне годится.
— Слух прошел, что А.Д. готовит его на мое место.
— На твое бывшее место? Думаю, это возможно. Он ведь еще никого на твое место не взял. А может быть, наверху выжидают, пока решатся дела с нашим отделом. Могут вообще его закрыть, кто знает? Они вечно пристают к А.Д. с предложениями всяких мест повыше да поважней — вот теперь планируют создать общенациональный департамент уголовного розыска, ты, конечно, слышал, все об этом говорят. А.Д. то и дело должен присутствовать то на одной встрече на высшем уровне, то на другой.
За пудингом разговор становился все более бессвязным. Неожиданно Пьер произнес:
— Не люблю пить кофе сразу после рыбы.
— Или после такого вина, но мне надо бы протрезветь.
Однако Кейт сама поняла, что это прозвучало неискренне: она всегда пила не очень много, не желая утратить контроль над собой.
— Можем поехать ко мне, это довольно близко.
И она откликнулась:
— Или ко мне. У меня — вид на Темзу.
И ее предложение, и то, как он его принял, прозвучало просто и естественно. Он ответил:
— Тогда — к тебе. Только мне надо по дороге домой заскочить.
Он отсутствовал всего пару минут. Кейт сама предложила подождать его в машине. Двадцать минут спустя, отпирая дверь своей квартиры и входя вместе с Пьером в просторную гостиную с целой стеной окон, выходящих на Темзу, Кейт вдруг увидела эту комнату свежим взглядом: абсолютно стандартная, вся мебель новая, никаких сувениров, никаких признаков того, что у хозяйки есть личная жизнь, родители, семья, вещи, передававшиеся от поколения к поколению; все чисто прибрано, безлично — словно квартира, выставленная на продажу и хитроумно обставленная так, чтобы ее поскорее купили. Но Пьер, не глядя вокруг, сразу прошел к окнам и через стеклянную дверь вышел на балкон.
— Теперь вижу, почему ты ее выбрала, Кейт.
Она не вышла вместе с ним, стояла и смотрела на его спину и дальше — за него, на черную колышущуюся воду, иссеченную, изрезанную серебряными бликами, на шпили и башни, на огромные темные здания на том берегу, испещренные прямоугольниками света. Пьер прошел на кухню вместе с ней и стоял рядом, пока она молола кофейные зерна, доставала кружки, подогревала взятое из холодильника молоко. К тому времени, когда, сидя на диване, они покончили с кофе и он наклонился к ней и нежно, но решительно поцеловал в губы, она уже поняла, что должно произойти. Но если честно, разве она не поняла этого в самый первый момент их встречи в ресторане?
— Хотелось бы душ принять, — сказал он.
— Господи, Пьер, какая проза! — засмеялась она. — Ванная вон за той дверью.
— А ты ко мне не хочешь присоединиться, а, Кейт?
— Места не хватит. Иди ты сначала.
Все было так легко, так естественно, так лишено всяких сомнений и волнений, даже простого обдумывания, сознательной мысли о том, что происходит. И вот теперь, лежа в постели при мягком свете ясного утра, слыша шум водяных струй, доносящийся из душа, она думала о прошедшей ночи, оставившей приятную путаницу воспоминаний и обрывки недосказанных фраз.
— А я думала, тебе нравятся безмозглые блондинки.
— Они не все безмозглые. И ты тоже блондинка.
Она ответила:
— Светло-каштановая, а не золотистая.
Он тогда снова повернулся к ней и, погрузив пальцы в ее волосы, провел по голове руками — жест был неожиданный, неожиданной была и его медлительная нежность.
Кейт ожидала, что Пьер — опытный и искусный любовник; однако она не ожидала, что их радостное плотское единение будет таким простым, без комплексов и стресса. Они легли вместе со смехом и с проснувшимся в обоих желанием. А потом, слегка отстранившись в широкой постели, она лежала, прислушиваясь к его дыханию, чувствуя идущее к ней его тепло, и ей казалось таким естественным, что он здесь. Она понимала, что их любовное единение начало размягчать жесткий, застывший в ее душе сгусток недоверия к себе, настороженности, стремления защититься, который она постоянно носила словно тяжкий груз, к которому после разоблачительного доклада Макферсона [4] добавились еще и негодование, и ощущение предательства. Пьер, более циничный и более искушенный в политических делах, чем Кейт, не скрывал своего отношения к этому докладу.
— Все комиссии, ведущие официальное расследование, прекрасно знают, чего от них ждут. Некоторые их представители, не отличающиеся особым умом, делают это слишком усердно. Смешно бросать из-за этого любимую работу и нельзя допустить, чтобы это подорвало твою веру в собственные силы или нарушило душевное равновесие.
Дэлглиш тактично и без лишних слов убедил Кейт не подавать в отставку. Но она понимала, что в последние годы ее преданность делу, сознание выполняемого долга и наивный энтузиазм, с которыми она начинала свою работу в полиции, постепенно ослабевают. Она по-прежнему была высоко ценимым и весьма компетентным специалистом. Она любила эту работу и не могла вообразить себе никакого иного дела, для которого была бы столь же пригодна и какое могла бы выполнять столь же профессионально. Но ее стала пугать эмоциональная вовлеченность, требовавшая большей самозащиты, постоянного осознания того, что жизнь может сделать с человеком. Сейчас, лежа одна в постели и прислушиваясь к тому, как ходит по квартире Пьер, она ощутила почти забытое чувство радости.
Кейт проснулась первой и впервые — без привычной, оставшейся с детства тревоги. Она лежала целых полчаса, наслаждаясь ощущением физического, телесного довольства, следя, как крепнет утренний свет, прислушиваясь к первым дневным звучаниям реки, и только потом выскользнула из постели и направилась в ванную. Ее движения разбудили Пьера. Он пошевелился, протянул руки, ища ее, и вдруг резко сел в кровати, словно взлохмаченный йо-йо — «чертик из коробочки». Оба рассмеялись. На кухне они оказались вместе, он выжимал сок из апельсинов, пока она готовила чай, а потом они вынесли хрустящие подсушенные хлебцы с маслом на балкон и бросали крошки крикливым чайкам, слетавшимся к ним в шуме яростно хлопающих крыльев и с жадно раскрытыми клювами. А затем снова вернулись в постель.
Шум и журчание воды в ванной прекратились. Пора наконец встать, пора встретить лицом к лицу сложности нового дня. Она едва успела спустить ноги с кровати, как зазвонил ее мобильный телефон. Звонок рывком вывел ее из состояния покоя, будто она услышала его впервые в жизни. Из кухни вышел Пьер с обернутым вокруг бедер полотенцем, в руке он держал кофейник.
— О Господи! — сказала Кейт. — Нашел же момент!
— А может, это что-то личное?
— Только не по этому телефону.
Кейт протянула руку к ночному столику и взяла трубку. Она молча и напряженно слушала, потом произнесла: «Да, сэр» — и выключила телефон. И сказала, зная, что не может скрыть радостное волнение, звучащее в голосе:
— Новое дело. Подозревается убийство. Какой-то остров у побережья Корнуолла. Значит, лететь вертолетом. Машину оставлю здесь. А.Д. посылает полицейскую за Бентоном, а потом за мной. Встречаемся в Баттерси, на вертодроме.
4
Сэр Уильям Макферсон, известный судья, член палаты лордов, в своем докладе в Британском парламенте в 1999 г. признал, в частности, что обвинения сотрудников столичной полиции в расизме, раздающиеся со стороны этнических меньшинств, имеют под собой почву. Одним из решений, принятых по этому докладу, было значительное увеличение числа полицейских, набираемых из представителей этих меньшинств.