Беглый взгляд чтобы сориентироваться. Приоткрытая дверь, тяжелый комод, подпирающий дверную ручку, полоса на полу, след передвинутой мебели. Очкарика нигде не видно. Странно это, я ведь точно помнил, он вытолкнул меня и забаррикадировался внутри…
Надя. Она неподвижно лежала на постели, широко раскинув руки. Белые простыни вокруг ее головы быстро окрашивались в темный красный цвет. Из ее горла торчала рукоятка охотничьего ножа.
Я снова оцепенел. Это же Надя, моя Надя…
Все повторилось. Пока я стоял, не в силах отвести взгляда от бездыханного тела, откуда-то из-за ширмы, что прикрывала нишу в стене, выскочил очкарик и набросился на меня. Его решимость обездвижила. Я рухнул на пол, не в силах сопротивляться, паренек навалился сверху, вдавливая меня в доски, его костлявые пальцы сомкнулись на горле. Я начал задыхаться, но мог заставить себя пошевелиться. Я его попросту не видел, не было его, была лишь она, стеклянный взгляд, устремленный в вечность и нож, по самую рукоятку воткнутый в шею, которую я так любил целовать…
Пальцы очкарика продолжали сдавливать мое горло. Померкло видение мертвой девушки, место воспоминаний заняло воображение. Оно нарисовало картину, доходчиво иллюстрирующую правильную мысль: «Еще совсем немного и я окажусь рядом с ней, кто тогда отомстит?».
Из последних сил я пнул очкарика в живот. Тот глухо ухнул, будто спущенный мяч, по которому ударили ногой. Мгновение и он куда-то пропал, исчез из поля зрения.
Дыхание все еще не восстановилось, в глазах плясали ярко-алые пятна. Я повернулся на бок. Сквозь кровавую пелену удалось различить силуэт противника. Тот стоял на четвереньках и медленно, покачиваясь, приближался к стене. Остановился. Его рука нащупала тумбочку, выдвинула верхний ящик, пальцы принялись шарить внутри. Замер, повернулся ко мне.
Даже пляшущие в глазах пятна не помешали мне разглядеть выражение его лица. Он ликовал, он радовался. Вот в поле зрения попала его рука, в ней бледным матовым отраженным светом блеснул пистолет.
«Вот и все…» – подумал я, глядя в лицо приближающейся смерти.
Парень не стал повторять типичную ошибку героев множества кинофильмов, он не собирался вести со мною утомительные беседы, давая возможность собраться с силами. Он просто надавил на спуск. Мои глаза сами собой закрылись, я ждал хлопка, звука, с которым пуля вылетает из ствола, готовился к тому, что последует за ним. Но выстрела не было. Вместо него был сдавленный хрип, за ним глухой удар.
Тишина. Абсолютная, гнетущая, ужасающая.
Я открыл глаза и удивленно ними мигнул. К тому времени зрение восстановилось, кровавые пятна перестали резвиться, мешая видеть. Просто напротив меня сидел очкарик. Он прижался спиной к стене, его рука, ранее державшая пистолет, безвольно лежала на полу, оружие выпало из ослабевших пальцев. Взгляд остекленевших глаз застыл на мне, выражение злобы в них сменилось маской безразличия. Из груди парня торчал гарпун, выпущенный из ружья для подводной охоты. Того ружья, которое лежало на полу всего в полуметре от меня.
В абсолютной тишине расползался страх. Я физически различал грань между обычным воздухом и воздухом насыщенным этим отвратительным чувством. Конечно, я все понял, он здесь, тот, из сумрака, из тумана. Подумать только, как это у него получается! Ну не невидимка же он! Убил девушку, исчез, дождался удобного момента, расправился с очкариком. Похоже, он одинаково хорошо владеет любым видом оружия, но более всего собственными руками. Что для него убийства? Игра? Развлечение? Наверняка. И играет он со мной, не зря же каждый раз я оказываюсь рядом, да он прячется за мной, хочет, чтобы подозрение падало на меня, да так оно и есть, более того, я сам скоро начну себя подозревать, если только не…
Шорох. Еле слышимый, будто кто-то крадется. Я бросился на пол, схватил ружье, прижал его к себе, перекатился раз, другой, стараясь как можно быстрее оказаться в дальнем углу. Замер. Скосил взгляд с одну сторону, в другую. Немного успокоился: позади надежные стены, впереди все просматривается. Лучшая позиция.
Одно движение и ружье заряжено, остается только его выманить, уж тогда я не промахнусь!
– Выходи! – прохрипел я, сам не веря в то, что незнакомец послушается и выйдет. – Выходи, кому говорю! Сдайся, повинись, это на суде зачтется. Выходи сам, а то…
Что будет, если он не выйдет мне так и не удалось придумать. Я зашелся кашлем, а когда приступ прошел, оставил всяческие попытки достучаться до совести того, у кого ее по определению быть не может.