Криджи ощущал, как тускнеет ее надежда, уходит в непроглядную даль. И от этого на душе становилось еще темней. Незнакомая тропа, чужой лес.
Но Криджи не дал тоске прокрасться в сердце, сказал себе: «Пусть дорога по берегу опасней. Мы справимся». И, взяв Йи-Джен за руку, повернулся к солнечному свету, сошел с тропы.
И тут же весна затопила душу, пришлось зажмуриться на миг, за закрытыми веками заплясали цветные круги. А когда Криджи снова открыл глаза, то увидел, что Йи-Джен склонилась к траве, к белым первоцветам.
– В городе таких нет, – сказала Йи-Джен, и Криджи понял, что она разглядывает не цветок, а бабочку.
Белую, с тонкой каймой узора по краям крыльев. В родном лесу бабочки были меньше, желтые и золотисто-коричневые, изредка темные, как ночь. Не такие. Память чету колыхнулась волной, подсказала: эта прилетела от большой реки. Там они кружат в прибрежных зарослях, вьются над грохочущим водопадом.
– Мы почти дошли до устья притока, – удивленно проговорил Криджи. Ему почудился шум другой воды, широкой, бурной. Ее еще не видно, но она рядом – за излучиной, за старыми елями.
Йи-Джен выпрямилась, кивнула. Ветер и солнце забрали ее усталость, прояснили взгляд. Криджи хотел подбодрить ее, но, в который раз, не нашел слов. Все эти дни она стойко переносила тяготы пути: днем шла, почти не отдыхая, а вечером помогала натягивать навес, собирала ветки для костра. Городская девочка, привыкшая к теплой постели, теперь ночевала на лапнике, спала, завернувшись в походные одеяла. Ела мало, говорила, что нужно беречь припасы, – Криджи приходилось уговаривать ее, объяснять, что лес прокормит. Вчера в наспех сделанные силки попался отощавший за зиму заяц. Дома охотники посмеялись бы над такой добычей, но Йи-Джен восхищенно взглянула на Криджи и потом хвалила запеченную в углях зайчатину.
Все слова меркли, когда он смотрел на Йи-Джен – ушедшую так далеко от дома, но готовую шагать дальше, до самого края земли. Шагать вместе с ним.
– Пойдем, – сказала Йи-Джен и поудобнее перехватила лямку баула. – Нельзя стоять на месте.
Криджи помнил легенды и заглядывал в прошлое глазами других чету. Ему казалось – он знает, какой предстанет перед ним Большая Река. Он посмотрит на нее без удивления, определит, куда идти, и они продолжат путь.
Но вышло не так.
Поток, вдоль которого они шагали, повернул, изогнулся. Берег сперва был неверным и скользким, а потом поднялся над водой, превратился в обрыв. Идти здесь было тяжело, приходилось пробираться сквозь колючие кусты и жгучие заросли крапивы. А потом обрыв стал каменистым, бесплодным. Острым мысом выдался вперед – над немыслимой ширью, над темным течением Большой Реки. Голубые струи притока вливались в нее, кружились словно праздничные ленты, и растворялись, пропадали бесследно. По берегам тянулись песчаные отмели, а за ними – темные волны хвойного леса.
Криджи замер, не в силах отвести взгляд. Выдохнул:
– Большая Река.
Словно отвечая на приветствие, речной ветер ударил в лицо, взъерошил волосы.
– У нас ее называют Водный Тракт, – сказала Йи-Джен.
Криджи кивнул – знал, что этим путем сплавляют лес, и здесь же проплывают путешественники и торговцы в ярких лодках с разноцветными парусами. Но сейчас никто не тревожил воды реки, мир казался диким, словно кроме Йи-Джен и Криджи на много дней пути никого вокруг не было.
Были.
Криджи не услышал – почувствовал. Спиной и затылком ощутил далекий, оценивающий взгляд. Звери так не смотрят и родичи тоже, только люди из города. Запоздало понял, как глупо и безрассудно вел себя на пути к излучине: смотрел лишь под ноги и на реку, и сейчас даже не представлял, что позади. Следопыт и охотник никогда бы так не ошибся – но теперь было поздно ругать себя.
– Здесь кто-то есть, – тихо сказал он. – Если придется бежать – побежим вперед, вниз, к лесу.