Каждая комната казалась жилой и необитаемой одновременно. В одной лежал потертый тюфяк, – солома виднелась сквозь прорехи в ткани. В другой распласталась медвежья шкура, огромная и черная. Криджи завороженно погладил ее. Может быть, Риэ сумел убить медведя, в одиночку ходил на охоту? Или это подарок родителей, единственное, что он взял с собой из дома?
В третьей комнате на полу валялось лоскутное одеяло и разноцветные подушки. Там-то Криджи и заметил книгу, сел, стал листать ее, но буквы снова оказались странными и не складывались в слова. Он лег, закрыл глаза. Ветер касался лица, шептал о чем-то, – Криджи стал слушать его и не заметил, как задремал.
Сон принес с собой дыхание родного леса. Еловые лапы укрыли тенью, спрятали от мира. Где-то далеко солнце уходило за западный край, и алые отблески скользили по стволам деревьев, растекались по листьям папоротника. Тропа – та сама, что вела к священной поляне, сердцу леса, – уже заросла травой, казалась заброшенной. Сон ли это или неведомая сила вернула Криджи домой?
Сорвался с места, устремился вперед. Ноги не чувствовали земли, едва ее касались, но тропа сама бежала прочь, сматывалась словно клубок ниток. Еще миг – и показалось селение племени.
Опустевшее, тихое.
След от главного костра чернел посреди поляны, угли еще были теплыми. Но никого вокруг, ни людей, ни ланей. Жилища разобраны, осталась лишь пара навесов. Криджи обошел поляну по кругу. Шаг за шагом тело теряло легкость, идти было все сложнее, хотелось лечь, замереть, забыть обо всем. Печаль и страх клубились в сердце, и лес уже не казался родным, он стал зловещим, опасным.
Криджи остановился там, где прежде был шалаш его семьи. Теперь о нем напоминали лишь борозды в земле и темное пятно очага. Стоять больше не было сил, и Криджи опустился на колени, провел руками по исчезнувшему порогу. Где Аэш, где Стрекоза, где Джута?
Тени расступились, и к Криджи прыгнула белка. Закат сделал ее рыжей, словно пламя. Черные глаза смотрели пристально, серьезно. Криджи протянул руку, и белка коснулась ее когтистой лапой.
– Родич, – сказала белка, – не бойся. Все ушли.
– На летнюю стоянку? – спросил Криджи, но понял – нет, для этого рано.
– Дальше, – ответила белка. Ее уши дрогнули, и Криджи тоже прислушался. Уловил далекое пение, бой барабанов. Но разве так поют в весенний праздник? – К западному краю леса. Или дальше. Сюда не вернутся.
– Из-за города? – прошептал Криджи. – Что-то случилось?
– Приходили, спрашивали о тебе. – Белка смотрела все также внимательно, неотрывно, и он растворялся в этом взгляде. – Просили помочь. Старейшины не согласились, прогнали их. Решили уйти, пока не началась вражда.
Криджи хотел сказать: из-за меня, я виноват. Но не смог произнести этих слов. Он должен был спасти Йи-Джен, даже если бы в племени все отреклись от него за это.
– Не печалься, – сказала белка. – Я покажу тебе родных.
Острые коготки впились в ладонь Криджи, полоснули болью. Мир вспыхнул, почернел и изменился, стал другим.
Криджи увидел свое племя.
Стоянка раскинулась на незнакомом склоне, вдоль ручья. Ивы оплетали корнями берег, тянули к воде ветви, едва тронутые свежей листвой. Туман наползал на недостроенные жилища, скрывал фигуры и лица, но Криджи не сдавался – всматривался, искал.
Сперва услышал голос – усталый, но настойчивый голос Стрекозы:
– А почему? Как же праздник? Праздника не будет?
Стрекоза, Аэш, отец и даже старшая Ро, – все вместе сидели возле тлеющего очага, под открытым небом. Рядом лежали мешки с поклажей, а поодаль бродила лань – тень в волнах тумана.
– Будет. – Джута улыбнулся, потрепал Стрекозу по волосам. – Вот поставим дома и начнем встречать весну.
– А Криджи? – не унималась Стрекоза. – Вернется на праздник?
– Хватит, – одернула ее Аэш. Так резко, что младшая сестренка взглянула испуганно. – Говорили же, нет. Ему здесь опасно.