Голос ветра сплетался с грохотом моря. Их единая песня приветствовала Титэю.
К полудню шторм утих. Белые росчерки все еще бежали от горизонта к песчаным отмелям, но морской простор уже посветлел. В нем отражалось безоблачное небо, бликами вспыхивало солнце.
Титэа сидела на крыльце маяка, а Чету, Йи-Джен и Риэ, устроившись рядом, слушали ее рассказ. Он звучал как сказка, и Титэа сама едва верила, что еще утром сердце горело от тревоги. Ведь сейчас мир был беспечальным и светлым.
– Утром маяк пел, – тихо проговорил Чету. Ветер теребил мягкие пряди его волос, бросал на лицо. – Я проснулся, но письма не было.
– Тогда я сказал запереть дверь. – Риэ сорвал сухую травинку и взмахнул ею, будто повторяя движения волн. – И так мы и сидели, смотрели из верхнего окна, пока не увидели, что ты идешь.
– Вам пришлось ждать, – сказала Титэа и улыбнулась. – Опасность миновала, а вы еще не знали. Но я хотела сперва почтить море, а потом уже идти сюда.
Риэ встретился с ней взглядом и кивнул:
– Море спасло нас благодаря тебе. Спасибо.
– Спасибо, – хором повторили дети, а потом Йи-Джен спросила:
– А благословение не ослабнет?
Титэа прислушалась. Тень моря по-прежнему скользила среди трав, захлестывала маяк, призрачным прибоем взлетала по склонам и разбивалась на гребнях холмов. Звон благословения не смолкал и был таким же, как все вокруг – сияющим и чистым.
– Я буду следить, – пообещала Титэа. – Враг не сможет спуститься сюда.
– А что, если… – Йи-Джен нахмурилась, прикусила губу, размышляя. – Что, если он приплывет на лодке? Нет, он не выйдет в море, побоится. А если прилетит на воздушном корабле?
Титэа запрокинула голову, взглянула на небо. Эхо шторма звучало в нем, чайки кружили над землей, как над волнами.
– Не прилетит, – сказала она. – Я уверена.
Риэ поднялся на ноги, подставил лицо соленому ветру.
– Значит, я могу вернуться в Торг-на-Перекрестке? Книги меня заждались, – проговорил он, а потом обернулся, вновь поймал взгляд Титэи. – Но подожду еще немного. Чтобы точно знать, что опасности нет.
Часть вторая. Глава 10
Йи-Джен долго не могла поверить, что им больше ничего не грозит. Сомневалась, вылезала на крышу, смотрела на холмы и прислушивалась к стрекоту флюгеров. Каждый миг ждала, что сейчас маховики завертятся, а хрустальные бусины зазвенят, предупреждая. Но за всю весну поющая машина ожила лишь трижды. Один раз пришло письмо для деревенского старосты, потом – послание для Титэи. А третье письмо было адресовано Риэ. Он вздохнул, прочитав его, и сказал: «Напишите в ответ, что я скоро вернусь. Но не сейчас, задержусь еще немного».
Риэ медлил до самого лета, со дня на день откладывал отъезд, и поэтому Йи-Джен не могла успокоиться. Ведь он говорил, что вернется к своим книгам, когда минует опасность.
– Он просто не хочет уезжать, – сказал как-то Криджи.
В тот день они сидели на крыше маяка, почти на краю, возле западного флюгера, самого беспокойного и юркого. Это место успело стать любимым и привычным. Здесь Криджи и Йи-Джен почти каждый вечер провожали солнце. Смотрели, как темнеет небо и море – то спокойное, то игривое, то бурное.
– Здесь слишком мало книг, – покачала головой Йи-Джен. – И не такие, как он любит. Никаких легенд и сказаний.
– Да, – согласился Криджи. – Но все равно ему тут нравится.
Риэ жил с ними в башне – ночевал в бывшей комнате Титэи, – но вел себя как гость, не пытался придать жилищу свои черты. И с Йи-Джен и Криджи держался теперь на равных, словно они, поселившись в маяке, сразу повзрослели. Может, так и случилось? Каждое утро Йи-Джен смотрелась в зеркало, но ее кожа все еще оставалась светлой, а глаза – фиолетовыми.
С того дня, как Титэа оставила на холмах морское благословение, Риэ все дальше стал уходить от башни и возвращался лишь к вечеру. Порой приносил с собой причудливые камни, обточенные волнами, и обломки раковин. Раскладывал их на земле возле крыльца. «Море тоже рассказывает легенды, – сказал он однажды. – Я, кажется, начинаю понимать его речь».
Хотя мысли об опасности не отступали, Йи-Джен наслаждалась каждым днем весны. Вместе с Криджи бродила по холмам. Разглядывала цветы: видела те, что росли и возле родного города, и те, чьих имен не знали ни она, ни Криджи.