Во время отлива море обнажало скалы, туда можно было забраться, сидеть, держась за руки, и смотреть на горизонт. Думали ли они, сидя на разрушенной стене возле Старой Заводи, что окажутся в дальних краях, у океана? От этих мыслей щемило в груди. Вспоминался запах реки, горьковатый аромат первоцветов и смех мамы. Смеется ли она теперь также беззаботно? Едва ли. Думать об этом было больно. Тянуло вернуться в башню, написать особыми знаками на восковом барабане: «У меня все хорошо, не волнуйся обо мне», и доверить послание ветрам.
Но Йи-Джен сдерживала порыв, – ведь в памяти тут же всплывало лицо дедушки, лживая улыбка его помощника, приглушенное обсуждение ритуала. И желание послать весточку тут же таяло. Нужно скрыться, исчезнуть, чтобы в старом доме больше никто ничего не узнал о Йи-Джен.
Весна пролетела чередой надежд и страхов. Зимние звезды опустились к краю неба, а летние каждую ночь расцветали все ярче, – огромные, лучистые гроздья света. Ветра доносили дальний зной, обещали жаркое лето. В воздухе плыла сладкая пыльца, мешалась с морской солью.
В один из таких дней Риэ сказал:
– Теперь я точно спокоен. Сегодня отправлюсь обратно.
Сперва Йи-Джен показалось, что эти слова – обрывок сна. В полдень, ища прохладный уголок, она забралась за синюю занавесь, устроилась на кровати под окном. Пыталась читать записи о течениях ветров, но сама не заметила, как задремала. А теперь встрепенулась, поспешно села, протирая глаза. Ветер шуршал страницами, а снаружи доносился шум волн и крики чаек. Йи-Джен уже решила, что ей и вправду все приснилось, но тут услышала тихий голос Криджи:
– А я думал, вы полюбили море и хотите остаться тут.
Риэ засмеялся, гулкое эхо подхватило звук шагов, отразило от стен. Когда Йи-Джен вынырнула из-за занавеси, в комнате был лишь Криджи. Он стоял возле стола, заваленного папками и книгами.
В последние дни Криджи только и делал, что перебирал пожелтевшие бумаги, изучал зарисовки и заметки. А потом вдруг вскакивал, звал: «Пойдем наверх!» Выбравшись на крышу, замирал на миг и тут же вскидывал руку. «Смотри, это северо-западный ветер! Чувствуешь?» Йи-Джен повторяла его жест – каждый раз боялась, что не сможет прикоснуться к ветру, но поток сам ложился в ее ладонь. И вдруг будто становился видимым, – Йи-Джен различала, откуда он течет, как крутит флюгеры, где сталкивается с другими ветрами. «Они живые», – зачарованно говорила Йи-Джен, и Криджи кивал, соглашался: «Живые».
Но сейчас взгляд у Криджи был растерянный, удивленный. Йи-Джен молча подошла, встала рядом, и тут снизу донесся голос Риэ:
– Да, но не все так просто.
Вскоре показался и он сам, уже готовый отправиться в путь: в дорожной одежде, тяжелых ботинках и с набитым мешком за плечами. В руках держал две толстые книги и потрепанную тетрадь.
– Я не собирался долго жить в Торге-на-Перекрестке, – сказал Риэ, словно извиняясь, – хотел летом уйти. Но убегать так поспешно – нет, я не могу. Я столько оставил недоделанного. Нужно вернуться в библиотеку.
Йи-Джен кивнула. Вспомнила его мастерскую, пропахшую клеем и пылью. Вспомнила стеллажи, заставленные множеством книг. Наверное, для Риэ они тоже живые, как для них с Криджи – ветра.
– Это тебе, линш, – сказал Риэ и осторожно опустил на стол книги и тетрадь. – Может быть, Нри-Крия и не одобрит это, но его тут нет, а ты уже скоро станешь взрослой. Вот эта книга – словарь. Я составлял его с тех пор, как покинул горы. Какие-то страницы могут быть перепутаны, я вклеивал впопыхах. Но ты разберешься, я уверен.
Йи-Джен провела по корешку кончиками пальцев. Всю эту книгу Риэ написал сам? Собрал и истолковал все слова?
Криджи восхищенно вздохнул, прошептал:
– Вся речь в одной книге!
И Риэ тут же взмахнул рукой и ответил:
– В двух. Во второй я попытался объяснить, как устроен наш язык, как слова держатся друг за друга и каким подчиняются законам. А в этой тетради, – Риэ коснулся потертой обложки, потом прижал ладонь к сердцу и замолк на миг, – здесь я записал на языке гор то, что отличает нас от других народов. Если что-то в себе самой будет непонятно тебе, Йи-Джен Айри, то мои записи смогут помочь. Надеюсь, что смогут.