Улыбнувшись, Титэа сказала:
– Тогда входи.
И взяла Риэ за руку.
Волна, шипящая, нетерпеливая, подтолкнула его, и он переступил порог.
***
Летом Йи-Джен получила много писем.
Она складывала их в картонную коробку, и к осени коробка заполнилась наполовину. Иногда Йи-Джен хотелось собрать эти письма, отнести вниз и растопить ими кухонную печь. Приходилось сдерживаться, задвигать коробку поглубже под стол. Йи-Джен знала, что через день-два пожалеет, что послания превратились в пепел. Ведь время от времени на нее накатывало болезненное желание перечитать знакомые слова, коснуться прежней жизни. Йи-Джен ругала себя за это, но ничего не могла поделать. И, чтобы успокоиться, думала о том, какой долгий путь проделали письма.
В Старой Заводи не было маяка ветров, – до ближайшей башни не меньше дня пути вверх по течению реки. Значит, письма писались дома, в кабинете дедушки или в зале, за длинным столом. Потом их вручали посланнику, а тот отправлялся в соседний город. Слова, добрые и гневные, превращались в скрип шестеренок, движение цепей и стрекот флюгеров. Воздушные потоки подхватывали обрывки речи, перебрасывались ими, но не теряли ни буквы. Доносили их все до единой на побережье, швыряли на крышу маяка, и бусины начинали петь.
Первым пришло письмо от мамы. Читая, Йи-Джен слышала взволнованный, прерывающийся голос Милин. Слезы жгли глаза, строчки расплывались. Но потом Йи-Джен вчиталась, разобрала смысл, разозлилась и перестала плакать.
«Пожалуйста, возвращайся, – писала мама. – Не знаю, от кого ты наслушалась злых сказок, но не верь им. Дедушка хочет помочь тебе, хочет, чтобы тебя признали в городе, перестали считать полукровкой». Йи-Джен показала это письмо Криджи, и он надолго затих. Наверное, разговаривал с кем-то далеким или искал ответ в глубинах памяти. А потом сказал: «Я думаю, она очень скучает по тебе. Поэтому поверила, что в ритуале нет ничего страшного».
Йи-Джен не стала отвечать на письмо.
После этого машина пела многократно, барабан вращался, принимая послания. И каждый раз сердце колотилось, как птица в клетке – вдруг это опять письмо из Старой Заводи? Но раз за разом слова, принесенные ветром, предназначались людям из деревни. Йи-Джен перезнакомилась там почти со всеми, пока носила письма. Узнала, у кого где живут друзья и родственники. Слушала новости и рассказы о том, как растет урожай. И никто, ни разу не назвал ее полукровкой и не взглянул косо.
А потом снова пришло письмо от Милин, встревоженное и сбивчивое. «Все ли в порядке, ответь хоть слово!» Йи-Джен написала: «Если хочешь, приезжай сюда, посмотри, как мы живем». Но мама не захотела приехать, лишь слала новые уговоры и мольбы.
Написал и дедушка, сухо и кратко: если Йи-Джен не вернется сейчас, пока еще не стала взрослой, то потом вход в родной дом будет ей закрыт, да и в городе ей будут не рады. Йи-Джен выхватила бумагу из рук Криджи, едва он успел расшифровать послание, и хотела порвать в клочки. Но одумалась и тоже спрятала в коробку, – чтобы не решить потом, что эти жестокие слова им с Криджи приснились.
А теперь, на исходе лета, написал отец.
«Сейчас ты уже взрослая или совсем скоро станешь взрослой. Тебе незачем будет прятаться у моря. Приезжай в горы, начни настоящую жизнь».
Письмо пришло вчера, и Йи-Джен успела прочесть его сотни раз, но все никак не могла успокоиться. Она сидела за столом, писала ответ, комкала листы и начинала заново. Ей так много хотелось сказать и о многом спросить. Почему отец не сбежал с мамой, как Криджи сбежал с ней? Правда ли мама не захотела или просто он не пожелал бросить все и скрыться в незнакомых краях? Почему не забрал Йи-Джен к себе давным-давно, раз считал, что ее место в горах? Неужели не понимает, что она уже живет по-настоящему?
Эта мысль прозвучала громче других, и Йи-Джен застыла. Вести из родного города, призрачные голоса, уговаривающие и грозящие, и даже долгожданное письмо отца, – все отдалилось, стало неважным. Ее жизнь, настоящая жизнь, была здесь. В комнате, где ветер раздувал занавески на окнах и шелестел страницами книг. В башне, где каждый шаг отдавался гулким эхом. В маяке ветров, рядом с Криджи.