– Джута. – Шаман взглянул на отца и тот замолк. – Не решай за него.
– Но Джута прав, – возразила Главная Травница.
Криджи зажмурился, собрался с силами. А потом выпалил скороговоркой, не открывая глаз:
– Дайте мне сонного зелья, я хочу спросить совета во сне.
Травница отвела его к своим навесам и там, под пологом из сосновых ветвей, нацедила отвар в чашку. Криджи выпил, а потом вернулся в свой шалаш, зарылся в покрывала. Утренний свет проникал сквозь плетеные стены, селение просыпалось, шумело все громче. Не верилось, что отвар поможет, – но вскоре сон укрыл Криджи прохладным пологом, как снег зимой укрывает лес.
«Чету из рода Совы!» – закричал Криджи.
Холодные искры сна разлетались от его голоса, дрожали сотнями отражений. И из них возникла та, кого он звал – высокая, с темными косами и спокойным взглядом.
«Ты спишь, Чету из рода Белки? – спросила она. – Скоро научишься говорить со мной наяву». Она объясняла, как коснуться памяти, как увидеть других Чету. А потом умолкла, знаком и взглядом показала: «Расскажи, что тебя тревожит».
«Как будет лучше? – спросил Криджи. – Уйти на год к чужакам или отказаться?»
«Иди, – ответила она. – Ни один Чету еще не жил среди них. Все, что мы знаем – это рассказы Посредников. Иди».
***
Дни, оставшиеся до конца лета, не были беззаботными. Стрекоза, казалось, так и не поняла, что скоро и отец уйдет, и Криджи покинет лес на целый год. Но Аэш не забывала от этом ни на миг – ее взгляд стал сумрачным, а слова отрывистыми и резкими. Криджи пытался объяснить, пересказать сны, но сестра лишь отрезала: «Не оправдывайся».
Свободного времени теперь почти не оставалось. Отец все время был рядом, рассказывал о городских обычаях, заставлял учить чужие слова. Сперва они казались бессмысленными: как такое может быть, что для леса у горожан лишь одно слово? Как можно называть одним именем еловую чащу и буковую рощу, просыпающийся весенний лес и угасающий осенний? И зачем нужны разные слова для широких и узких троп? Криджи не понимал, но учился старательно, и вскоре начал говорить на этом запинающемся, ломком языке.
В толчее слов пролетело лето. Ветви склонились под тяжестью плодов, поляны потемнели от поздних черно-синих ягод. Ночью туман уже начал оседать на листве, а в воздухе парили паутинки.
В такое туманное утро Криджи и покинул лес.
Загрустить не успел – с сестрами простился накануне, а теперь просто молча встал, собрался и пошел вслед за отцом. Тот вел на поводу черную лань, ее копыта ступали по тропе еле слышно. Лань везла мешок, кожаный, расшитый оберегами, а отец и Криджи шли налегке.
Шли по тропе, петляющей вдоль оврага, ныряющей в дубраву, огибающей топь. Солнце поднималось все выше, искрилось в каплях росы, смеялось, – и Криджи понял, что все еще идет, не оглядываясь.
Он обернулся, чтобы посмотреть на родное селение, но оно давно скрылось из виду. Вокруг был лишь лес, светлый и незнакомый.
Часть первая. Глава 3
Йи-Джен часто убегала из дома.
Ненадолго и не для того, чтобы волновать родных, – хотя они все равно волновались и ругали ее потом. Йи-Джен выслушивала упреки деда и мамы, смотрела в пол и молчала. Она не могла пообещать, что будет гулять поблизости, возвращаться засветло и вечерами сидеть дома. Знала, что все равно сбежит – на час, на два или до поздней ночи.
Просто ничего не могла с собой поделать.
Иногда все становилось невыносимым: огромный дом с разноцветным полом, нитяными занавесками и высокими зеркалами; разговоры с мамой и дедушкой, заботливый голос служанки. Даже пение птиц за окном превращалось в надоедливое чириканье, а цветы в саду словно тускнели. Йи-Джен выжидала подходящий миг, – сколько взрослые не пытались, все равно не могли уследить за ней, – хваталась за низкие ветви старой яблони, оттуда перебиралась на каменную белую ограду, спрыгивала вниз. А потом устремлялась вниз по улице, прочь от дома, от площади с фонтаном. Мчалась мимо заборов и садов, проносилась по петляющим улочкам. Иногда соседская собака выныривала из-под ворот, с лаем бежала следом. Но у последних домов, там, где улицы превращались в дороги и тропы, собака всегда останавливалась, с недоумением смотрела вслед Йи-Джен. Та оборачивалась, махала на прощание, а сама неслась дальше.