Вниз, к реке. К полуразрушенной древней стене на берегу.
Это место Йи-Джен считала своим.
Сегодня она не собиралась убегать. Сидела с книгой на балконе, но не читала, а лишь рассматривала картинки, оплетавшие края страниц. Слушала, как снизу доносятся тихий перезвон посуды и разговор матери со служанкой.
Йи-Джен оторвалась от книги, взглянула на небо. Солнце висело низко, огромное и красное, вот-вот исчезнет за крышами домов.
– Сегодня к дедушке кто-то придет, – сказала она вслух и нахмурилась.
Может быть, ей скажут переодеться в новые штаны и рубашку или даже в праздничное платье и заставят сидеть за столом, молча слушать разговоры взрослых. А может быть, наоборот велят оставаться в своей комнате и не выходить. Мало кто хочет видеть полукровку, от нее шарахаются, как от дурного знака.
– Ну их всех, – прошептала Йи-Джен и сделала так, как учил отец.
«Если захочешь стать незаметной, – говорил он, – то ступай тихо, не торопись и не касайся стен. Ты моя дочь, у тебя все получится».
И у Йи-Джен всегда получалось.
Она спустилась по лестнице, и служанка, раскладывавшая на столе ножи и ложки, даже не обернулась. Дверь тихо скрипнула, Йи-Джен оказалась в саду, отбросила осторожность и помчалась привычным путем.
Остановилась лишь на берегу реки и долго не могла перевести дыхание. Потом обернулась – но улица была пуста, никто не шел следом.
Отсюда город казался россыпью белых домов и разноцветных оград. Старая Заводь – так он назывался, но никаких заводей на реке не было. Когда Йи-Джен была маленькой, она спрашивала маму, деда и всех, кто заходил в дом: «Почему такое название?» Одни смеялись в ответ, другие отмахивались от назойливых вопросов. Некоторые разводили руками: «Наверное, когда-то тут все было по-другому». И лишь отец ответил серьезно: «Этот город – заводь на реке жизни». Йи-Джен запомнила эти слова и с тех пор часто думала о том, что настоящая жизнь течет где-то далеко, а здесь – лишь ее бледная тень.
Впереди, за рекой, раскинулся лес. Он был густым и таинственным, там жили дикие звери и смуглые, остроухие люди. Горожане опасались заходить далеко, рассказывали, что тропинки петляют, заманивают в чащу, забредешь туда и уже не выберешься.
Некоторое время Йи-Джен стояла, вглядываясь в темную полосу леса, но никого не увидела, ни зверей, ни людей. Вздохнула и стала взбираться вверх по теплым шершавым камням разрушенной стены. На самом верху на миг замерла, а потом села, свесив ноги. Вечернее солнце золотило землю и воды реки, ветер тихо шелестел, касался лица – будто хотел сказать о чем-то.
В этом безлюдном, заброшенном месте Йи-Джен чувствовала себя в безопасности, могла быть собой. Словно ее домом были старые руины, а вовсе не комната с балконом и окнами, глядящими на яблоневый сад. Здесь, у реки, можно было размышлять вслух – говорить все, что приходит в голову и не бояться, что тебя услышат. Йи-Джен не задумывалась, к кому обращается: к отцу, живущему в далеких горах, или к ветру, теребящему сейчас волосы.
– Думаешь, дедушка стыдится меня? – спросил Йи-Джен.
Дедушка был городским главой, самым уважаемым человеком. К его дому, трехэтажному, просторному, сбегались все улицы. Рядом, на площади, журчал фонтан и несколько раз в год возле него собирались люди, совещались о судьбах города. Но решение всегда выносил дедушка.
Йи-Джен ни раз слышала, как горожане вздыхали: «Как жаль, что у него нет сына». У него была только дочь, Милин, невысокая, тонкая, беспечная и несерьезная. Незнакомые люди часто ошибались, считали, что Милин не мать Йи-Джен, а старшая сестра.
Йи-Джен прислушалась, но ни ветер, ни внутренний голос не ответили ей. Солнце уже коснулось леса, растеклось алыми отблесками по кронам.
– На маму он точно сердится, – сказала Йи-Джен. – Не хочет простить.
Не простил, что Милин полюбила чужеземца, заключившего с горожанами договор и жившего здесь год. Полюбила так сильно, что нарушила все запреты, не побоялась предсказаний и дурных знамений. Так и появилась на свет Йи-Джен. «Плод запретной связи», – говорили в городе. «Полукровка». «Что нам с ней делать?»