— Если я поеду сейчас в Грозный, то могут сорваться и Грозный и Баку. Жаль, конечно. Хорошо бы побывать в Грозном. Но что поделаешь?!
В Баку до выступления было два свободных дня. На них он и надеялся.
Южное солнце быстро одолевало болезнь.
В эти дни он работал над стихами о Баку[29]. Маяковский жадно вбирал в себя новый Баку: осматривал улицы, новостройки, восхищался первой в Союзе электрической железной дорогой, новым трамваем, заменившим унылую конку, побывал на нефтяных промыслах в Сураханах, на заводах.
И вместе с тем он ежедневно выступал: в Доме Красной Армии, на заводе имени Лейтенанта Шмидта, в рабочем клубе имени Шаумяна и у студентов, учителей…
В последние два дня он выступил пять раз (из них четыре — бесплатно).
О Маяковском распространялось много небылиц. Вот почему я и хочу остановиться на денежной стороне его поездок. Иногда он не только ничего не «зарабатывал» на них, но и докладывал к ним. Зато когда он находил нужным, вернее, справедливым, то настаивал на гонораре, считая, что его труд должен оцениваться высоко. Он воевал с людьми, которые полагали, что поэт — это «птичка божия» и поэзия — не профессия. Сами же деньги имели для него весьма условную ценность. Он мог гордиться тем, что «много заработал», однако только потому, что его труд высоко ценится. С радостью помогал товарищам, щедро оплачивал услуги. Одним словом, он был человеком мифически широкой натуры.
На одном из вечеров Маяковский сказал:
— Товарищей часто волнует: не много ли получает Маяковский? Не волнуйтесь. Я получаю меньше, чем мне следовало бы. Расходы все съедают. Учтите: болезни, срывы, не удалось «снять города», переносы, отсутствие сборов — тогда почти убыток. И любой счетовод и даже не счетовод выведет очень скромное среднее. Почему я люблю получать деньги? Деньги существуют, пока они представляют собой какое-то мерило. Меня никто на службе не держит, не премирует, у меня свободная профессия. Чем дороже оплачивается мой труд, тем приятнее: значит, больше ценят то дело, которым я занят. Если скажут рабочему: «С сегодняшнего дня ты переводишься на высшую ставку» — разве он начнет кричать на весь завод: «Не хочу»? Ему ведь приятно! А мне — тем более. Я — почти одиночка. Если я не буду уверен в том, что я делаю, то куда это будет годиться? Деньги — это тоже критерий. Я работаю не меньше любого рабочего. Отпуском ни разу в жизни не пользовался. Брать с тех, кто может платить, — правильно. А то перестанут ценить. Я получаю гонорар, как за любой литературный труд. Кстати, не везде я его получаю. Очень часто я выступаю бесплатно: например, в Москве я всегда выступаю бесплатно, кроме открытых вечеров. Оно и понятно — в Москве ведь нет дорожных расходов. Да и в других городах, на заводах и фабриках, в воинских частях, иногда в вузах. Я уверен, что большая часть публики это понимает. Но даже меньшинство должно отрешиться от ложных представлений.
Строчки из «Во весь голос» Маяковского, пожалуй, лучший ответ на бестактные вопросы:
Мне и рубля не накопили строчки, краснодеревщики не слали мебель на дом. И кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо.
Перед началом вечера во Дворце тюркской культуры Маяковский с местными писателями прошел в читальный зал. Ему очень понравились азербайджанские издания книг. Беседовал с библиотекаршей. Та рассказала, что школьники, с которыми она работала, долго отказывались читать стихи, особенно современные. Тогда она подготовила к Октябрю большой литмонтаж из произведений Маяковского. «Стихи теперь доставляют им удовольствие», ― говорила она. Маяковский, который не питал особых симпатий к библиотекарям (часто приходилось сталкиваться с их равнодушным отношением к поэзии, в особенности к его поэзии), был рад тому, что услышал, и горячо одобрил работу бакинской библиотекарши.
Он отказался от машины и поехал в Белый город (предместье Баку), в клуб имени Шаумяна, трамваем:
— Так интереснее — больше увидишь.
Клуб заполнила рабочая молодежь. В зале холодно. Маяковский, боясь снова заболеть, не снимал пальто.
— Товарищи! Так как я у вас выступаю впервые, думаю, что вы будете держать себя «скромно»: будете кричать, свистеть, ерзать — одним словом, выльете свой восторг, и это будет признаком успеха.
По рядам прокатился смех.
Маяковский громко объявил: «Левый марш»! — и прочел его, как всегда, темпераментно. Аудитория действительно заерзала, закричала и зааплодировала.
Затем переключился на сатирические стихи. Их сменили отрывки из «Хорошо!». Под конец — стихи из «американского цикла» и другие.
Появились записки. Спрашивали: «Что такое футуризм?», «Как научиться стать поэтом?», «Что такое рифма?» Владимир Владимирович отвечал и в свою очередь задавал вопросы слушателям: «Понятно ли все то, что я читал?», «Какие стихи больше всего понравились?»
На первый вопрос все отвечали утвердительно. Стихи называли разные.
В док имени Парижской коммуны Маяковский прибыл к обеденному перерыву. Его сопровождали местные поэты — Михаил Юрин, Георгий Строганов, Сулейман Рустам, Виктор Виткович. Рабочие собрались в механическом цехе.
— Готов читать здесь хоть до самого вечера, — сказал Маяковский, оглядывая цех.
Он взобрался на токарный станок, и с этих необычных подмостков, которые пришлись ему явно по душе, грянул «Левый марш». Прочитав несколько стихотворений, он уступил место бакинским поэтам, о которых тепло отозвался.
Первым выступил Юрин. Одно из его стихотворений кончалось строками:
Вагоновожатый, Включи ток, До социализма без остановки!
Рабочие дружно аплодировали.
Сильное впечатление произвело стихотворение Строганова «Угрюмое детство» — о беспризорщине, о том, как базарный вор Володька Сыч проиграл в карты свой глаз:
Все это было не в бреду, а в детстве наяву.
Маяковский читал отрывки из поэмы «Владимир Ильич Ленин».
Рабочие проводили его до ворот, просили приезжать.
Еще больший успех имел он на заводе имени Лейтенанта Шмидта, Об этом свидетельствовала официальная справка, выданная заводским комитетом:
«Дана сия от заводского комитета Закавказского металлического завода имени Лейтенанта Шмидта тов. Маяковскому в том, что сегодня он выступил в цеху перед рабочей аудиторией со своими произведениями.
По окончании читки тов. Маяковский обратился к рабочим с просьбой высказать свои впечатления и степень усвояемости, для чего предложено было голосование, показавшее полное их понимание, так как „за“ голосовали все, за исключением одного, который заявил, что, слушая самого автора, ему яснее становятся его произведения, чем когда он читал их сам. Присутствовало — 800 человек».
(Этим одним, который составил «исключение», был бухгалтер.)
Наконец, Маяковский в родном Тифлисе:
Только нога ступила в Кавказ, я вспомнил, что я — грузин.
Рано утром он постучался ко мне в дверь:
— Довольно спать, ведь весна на дворе! (это в декабре-то. — П. Л.) И мы пошли смотреть тифлисский базар.
В гостиницу наведывались писатели, журналисты и просто знакомые. А один поэт удивил даже Маяковского: он специально примчался из Эревани, чтобы познакомиться с Владимиром Владимировичем и послушать его выступление. Фамилии я его не запомнил. Но позднее он объявился. Это был Р. Григорян.
В Тифлисе Владимир Владимирович чувствовал себя как дома. Он был оживлен и весел. Все ему было здесь приятно, всем он был доволен.
Однажды мы договорились о встрече. Я спросил:
— Где вы будете?
— Вы меня все равно не найдете.
— Почему?
— Очень просто, я буду сидеть в одном духане. Точного адреса не знаю, но так и быть, я вам кое-как объясню: дойдете до памятника Пушкину, затем направо, потом налево… Словом, увидите симпатичную вывеску и на ней две замечательные селедочки — как живые. Вот там я и буду. В этом духане кормят как нигде!
— Неужели лучше, чем в нашем ресторане?
— Именно! Ничего похожего. Там настоящий кавказский стол. Придете — увидите.
29