- Что сделал со мной ваш Аветик - заставил принести ему в жертву классиков мировой литературы!
О встречах с Маяковским оставили полные любви и восхищения воспоминания Симон Чиковани, Георгий Леонидзе, Нато Вачнадзе и другие деятели грузинской культуры.
Чиковани познакомился с Маяковским, еще когда тот приезжал в августе 1924 года. Чиковани был молод, всего 21 год, был, как он пишет, автором одного стихотворения и одной эксцентричной статьи, но - много ли надо написать, чтобы считать себя поэтом! Молодой поэт только что начал работать в редакции нового журнала «Мнатоби», и именно в эту редакцию зашел Маяковский, приехав в Тифлис. Знакомство произошло легко. Чиковани сказал Маяковскому, что в сентябрьском номере идут его стихи в переводах Паоло Яшвили. Маяковский попросил познакомить его с переводами.
- А разве вы знаете грузинский? - спросил Чиковани.
А он в ответ на чистейшем:
- Я, дорогой мой, кутаисец.
Для Чиковани его грузинская речь была настолько неожиданной, что он осекся и смог лишь сказать:
- Я тоже кутаисец, учился в реальном.
- Так что двое кутаисцев завтра же просмотрят переводы.
И, как утверждает Чиковани, Маяковский смог оценить качество переводов, свободно разобраться в их грузинском звучании. Его лексический запас был не очень велик, но речь звучала совершенно свободно. Любил он кутаисские шутки «с примесью» русских слов и, время от времени, перекидывался ими с Чиковани.
В воспоминаниях Симона Чиковани говорится о кутаисском детстве поэта, о развалинах храма Баграта, Пририонской роще, ведущей к Багдадам - родине Маяковского, как бы приоткрывая «тайну» влюбленности поэта в Грузию и ответной любви к нему грузинских поэтов. Родные просторы, овеянные романтикой детских лет, не покидали его воображения. Потому и говорил он позже со светлой печалью: «Я в долгу... перед вами, багдадские небеса», - пишет Чиковани.
В гостиничном номере Маяковский прочитал грузинским друзьям только что написанное стихотворение «Владикавказ - Тифлис». Он и себя объявлял в нем грузином, и включил в текст грузинскую песню «Мхолот шен эртс»... Читал своим друзьям наизусть революционные стихи на грузинском языке, которые помнил еще с 1905 года (его события нашли отзвук и в стихотворении «Владикавказ - Тифлис»). С детства, с гимназических лет у него осталось пристрастие к грузинским частушкам («шаири»), в исполнении которых состязался со своими сверстниками.
«Он говорил о Грузии и ее народной культуре как о чем-то близком, своем, кровном, - вспоминает Чиковани. - Казалось, ему доставлял удовольствие сам предмет нашей беседы... Это было понятно, так как именно Грузия с ее революционными традициями оказалась для него первой путеводной звездой. Жизнь и быт грузинского народа, безусловно, оказали влияние на формирование в детстве душевного склада будущего поэта. И в его своеобразной исповеди, поведанной нам в гостиничном номере, сквозила чистая любовь к Грузии и нежность, сбереженная в глубине души. Он, действительно, настолько своим чувствовал себя в Грузии, настолько своей ощущал и мыслил ее, что, безусловно, имел право говорить и писать безо всяких оговорок обо всем и так, как он считал нужным, с полной уверенностью, что его, конечно, поймут так, как надо».
В стихотворении «Владикавказ - Тифлис» соединились исторические реальности и романтическая мечта, Маяковский не мог не написать о том, какой бы он хотел видеть Грузию в будущем, ту Грузию, которая дала ему жизнь и дала первые суровые уроки революционной борьбы. «Я жду, чтоб гудки взревели зурной, где шли лишь кинто да ослик», - вот его мечта, неизменно связанная с индустрией. Ради воплощения этой мечты, пользуясь характерной для него гиперболой, и в духе того беззаботного в экологическом плане времени, Маяковский готов был - «Если даже Казбек помешает - срыть!»
В 1926 году, снова посетив Грузию, Маяковский познакомился с замечательными поэтами - Паоло Яшвили, который переводил его, Тицианом Табидзе, Валерианой Гаприндашвили. Чиковани ошибочно называет еще Георгия Леонидзе. Здесь, видимо, произошло «наложение» встреч, так как Леонидзе в автобиографии пишет, что его первое знакомство с Маяковским произошло в последний приезд его в Тифлис.
Именно тогда, между двумя вечерами Маяковского, в одной из местных газет появилась статья (автор ее скрылся под псевдонимом), где с удивительной легкостью зачеркивались его стихи об Америке. С разбора этой статьи и начал свой второй вечер в театре разгневанный Маяковский, устроив экзекуцию спрятавшемуся под псевдонимом рецензенту, а поднявшийся на сцену Паоло Яшвили заявил, что грузинские поэты и грузинская общественность не разделяют позиции автора этой статьи.
- Грузинские поэты, - сказал он, - считают Владимира Маяковского величайшим поэтом революции, Октября, рупором и самим голосом Октябрьской революции, а его поэзию - блистательнейшим явлением всей советской культуры.
- Похоже на правду, - улыбнулся Маяковский, и зал разразился аплодисментами. А поэт пожал руку поэту в знак благодарности, и Паоло Яшвили прочитал по-грузински свой перевод «Левого марша» и «Необычайного приключения», потом в зале зазвучал бас Маяковского...
И вот в начале декабря 1927 года на улицах грузинской столицы вновь появились афиши о вечерах Маяковского. На этот раз Владимир Владимирович приезжал, имея истинных друзей среди набиравшей силу прекрасной плеяды грузинских поэтов, составивших славу и гордость национальной культуры. Он успел также подружиться с кинорежиссером Николаем Шенгелая и замечательной артисткой Нато Вачнадзе.
Друзья по грузинскому обычаю устроили встречу Маяковскому у знаменитого Аветика, который приветствовал и принимал поэта уже как старого друга. Застолье украсила своим обаянием и молодостью Нато Вачнадзе, единодушно избранная тамадой. Владимир Владимирович перед выступлением вина не пил, но он был радостно оживлен, много шутил и отправился в театр Руставели в хорошем настроении. Настроение еще более поднялось, когда он увидел около театра толпы народа.
Зал был битком набит. Маяковского встретили аплодисментами.
- Столько народа на моем вечере, - начал свое выступление Маяковский, - это победа поэзии. Я слуга и пропагандист этого древнейшего искусства. Ныне поэзия в упадке и не в почете, но моя цель вернуть ей былую честь и славу и посредством искусства слова славить мое молодое отечество... Только что стало известно, что скончался известный русский поэт и прозаик - Федор Сологуб... Он был большим мастером, и после гениальных романов Достоевского в русской литературе не много было произведений, равных его «Мелкому бесу». Я помню, в дни Октябрьской революции Сологуб выступил с предложением перенести бои за черту города, чтобы уберечь город от разрушений, а в город предполагалось вернуться победителям. Сологуб наивно представлял себе революцию как однодневный поединок, тогда как революция продолжается и сейчас. Переделать жизнь заново, перестроить наш быт - вот в чем теперь наша задача. Надо жизнь сначала переделать, переделав, можно воспевать...
Этим вступлением, своим отношением к Достоевскому, к роману Сологуба «Мелкий бес», он удивил грузинских поэтов, как будто уже достаточно хорошо знавших Маяковского как «отрицателя» классики и все-таки ощущавших, что не все в этом удивительном человеке доступно их пониманию.
Маяковский читал отрывки из «Хорошо!», «Левый марш», другие стихи, вставляя в свою речь, даже в стихи (где это не искажало ритм), грузинские слова, и этим окончательно покорил публику.
Как всегда, было огромное количество записок.
«Как вы себя чувствуете в русской литературе?» - записка Левана Асатиани, литератора.
- Ничего, не жмет, - следует моментальный ответ, и зал отвечает дружным смехом.
С неожиданным приключением прошло выступление Маяковского в университете. Как и почти в любой аудитории, здесь нашлись и поклонники и противники Маяковского, и два из них (естественно, оппоненты) поспорили и даже подрались у самой эстрады. Причем, ругались они друг с другом по-грузински, их разнимали, Маяковский тоже что-то выкрикнул по-грузински...